Особенно,... 
15 
БЕРЕЗЫ[13]
…Таких берез еще никто не видел. Мне страшно их вспоминать. Это наваждение. Что-то грозное, трагическое, как «Пергамский алтарь», великолепное и неповторимое. И кажется, там должны быть вороны. И нет ничего лучше на свете, чем эти березы, оромные, могучие, древние, как друиды, и еще древней. Прошло три месяца, а я не могу опомниться, как вчера, но я все-таки не хочу, чтобы это был сон. Они мне нужны настоящие.
ИСПОВЕДЬ
- Умолк простивший мне грехи.
- Лиловый сумрак гасит свечи.
- И темная епитрахиль
- Накрыла голову и плечи.
- Не тот ли голос: «Дева! встань…»
- Удары сердца чаще, чаще.
- Прикосновение сквозь ткань
- Руки, рассеянно крестящей.
Домашнего религиозного воспитания Ахматова не получила. В семье Горенко, как и во многих интеллигентных семьях предреволюционной поры, отношение к религии было спокойным. Однако младшие дочери Инны Эразмовны, бестужевки и народоволки, подрастая, наперекор семейной традиции, стали проявлять непонятную матери религиозность с некоторым даже налетом экзальтации. Одна из товарок Анны по Киевской гимназии (год 1907) оставила такое важное свидетельство:
«Киевская весна. Синие сумерки. Над площадью медленно разносится благовест. Хочется зайти в древний храм св. Софии, но ведь я принадлежу к „передовым“ и в церковь мне не подобает ходить. Искушение слишком велико… хочется отойти от обыденного. В церкви полумрак. Народу мало… В темном приделе вырисовывается знакомый своеобразный профиль. Это Аня Горенко. Она стоит неподвижно… Взгляд сосредоточенно устремлен вперед. Она никого не видит, не слышит. Кажется, что она и не дышит… Несколько раз хотела заговорить с ней о встрече в церкви, но всегда что-то останавливало. Мне казалось, что я невольно подсмотрела чужую тайну…»
* * *
- Смуглый отрок бродил по аллеям,
- У озерных грустил берегов,
- И столетие мы лелеем
- Еле слышный шелест шагов.
- Иглы сосен густо и колко
- Устилают низкие пни…
- Здесь лежала его треуголка
- И растрепанный том Парни.
* * *
- Муж хлестал меня узорчатым,
- Вдвое сложенным ремнем.
- Для тебя в окошке створчатом
- Я всю ночь сижу с огнем.
- Рассветает. И над кузницей
- Подымается дымок.
- Ах, со мной, печальной узницей,
- Ты опять побыть не мог.
- Для тебя я долю хмурую,
- Долю-муку приняла.
- Или любишь белокурую,
- Или рыжая мила?
- Как мне скрыть вас, стоны звонкие!
- В сердце темный душный хмель,
- А лучи ложатся тонкие
- На несмятую постель.
* * *
- Под навесом темной риги жарко,
- Я смеюсь, а в сердце злобно плачу.
- Старый друг бормочет мне: «Не каркай!
- Мы ль не встретим на пути удачу!»
- Но я другу старому не верю.
- Он смешной, незрячий и убогий,
- Он всю жизнь свою шагами мерил
- Длинные и скучные дороги.
- И звенит, звенит мой голос ломкий,
- Звонкий голос не узнавших счастья:
- «Ах, пусты дорожные котомки,
- А назавтра голод и ненастье!»
ПЕСНЯ ПОСЛЕДНЕЙ ВСТРЕЧИ
- Так беспомощно грудь холодела,
- Но шаги мои были легки.
- Я на правую руку надела
- Перчатку с левой руки.
- Показалось, что много ступеней,
- А я знала – их только три!
- Между кленов шепот осенний
- Попросил: «Со мною умри!
- Я обманут моей унылой,
- Переменчивой, злой судьбой».
- Я ответила: «Милый, милый!
- И я тоже. Умру с тобой…»
- Это песня последней встречи.
- Я взглянула на темный дом.
- Только в спальне горели свечи
- Равнодушно-желтым огнем.
* * *
- Меня покинул в новолунье
- Мой друг любимый. Ну так что ж!
- Шутил: «Канатная плясунья!
- Как ты до мая доживешь?»
- Ему ответила, как брату,
- Я, не ревнуя, не ропща,
- Но не заменят мне утрату
- Четыре новые плаща.
- Пусть страшен путь мой, пусть опасен.
- Еще страшнее путь тоски…
- Как мой китайский зонтик красен,
- Натерты мелом башмачки!
- Оркестр веселое играет,
- И улыбаются уста.
- Но сердце знает, сердце знает,
- Что ложа пятая пуста!
15 
