Особенно,... 
13 
* * *
- Высоко в небе облачко серело,
- Как беличья расстеленная шкурка.
- Он мне сказал: «Не жаль, что ваше тело
- Растает в марте, хрупкая Снегурка!»
- В пушистой муфте руки холодели.
- Мне стало страшно, стало как-то смутно.
- О, как вернуть вас, быстрые недели
- Его любви, воздушной и минутной!
- Я не хочу ни горечи, ни мщенья,
- Пускай умру с последней белой вьюгой.
- О нем гадала я в канун Крещенья.
- Я в январе была его подругой.
* * *
- Я и плакала и каялась,
- Хоть бы с неба грянул гром!
- Сердце темное измаялось
- В нежилом дому твоем.
- Боль я знаю нестерпимую,
- Стыд обратного пути…
- Страшно, страшно к нелюбимому,
- Страшно к тихому войти.
- А склонюсь к нему нарядная,
- Ожерельями звеня, —
- Только спросит: «Ненаглядная!
- Где молилась за меня?»
В марте 1911 года Гумилев вернулся из Африки, на два месяца раньше, чем предполагал: он подхватил тяжелую тропическую лихорадку.
Анна Андреевна сразу же попробовала выяснить, что в семейных сплетнях о его романе с девицей Кузьминой-Караваевой правда, а что наговор. Но Гумилев ни выяснения отношений, ни женских истерик терпеть не мог. Разговор не состоялся. Кончилось первой крупной размолвкой: Анна Андреевна укатила в Париж, а Николай Степанович, посадив жену в поезд, – в Слепнево, развлекать тамошнюю молодежь.
Анна Ахматова. 1910-е годы
Весну 1911 года провела в Париже, где была свидетельницей первых триумфов русского балета. В 1912 году проехала по Северной Италии (Генуя, Пиза, Флоренция, Болонья, Падуя, Венеция). Впечатление от итальянской живописи и архитектуры было огромно: оно похоже на сновидение, которое помнишь всю жизнь.
Похожим на сновидение, которое помнишь всю жизнь, оказалось, как выяснилось с годами, и ее мимолетное увлечение художником Амедео Модильяни, в ту пору еще совсем не знаменитым.
«Я впервые встретилась с Ахматовой в Париже в 1911 году… Ахматова была тогда очень молода… очень красива, все на улице заглядывались на нее. Мужчины, как это принято в Париже, вслух выражали свое восхищение, женщины с завистью обмеривали ее глазами. Она была высокая, стройная и гибкая. (Она сама мне показывала, что может, перегнувшись назад, коснуться головой своих ног.) На ней было белое платье и белая широкополая соломенная шляпа с большим белым страусовым пером – это перо ей привез только что вернувшийся тогда из Абиссинии ее муж – поэт Н. С. Гумилев…
Мы посетили однажды какой-то ресторан на Монмартре и дивились на увеселения иностранцев в этом злачном месте… Парижан там не увидишь. Но маленькие кафе, которыми изобилует Париж, совсем другого стиля. Здесь за столиком французы проводят время отдыха за чашкой кофе и скромной выпивкой, иногда целой семьей или компанией друзей… Помню, как Анна Андреевна снисходительно отнеслась к шутке ее соседа по столику: он незаметно положил ей записочку в туфлю».
В это время Модильяни бредил Египтом. Он водил меня в Лувр смотреть египетский отдел, уверял, что все остальное (tout le reste), недостойно внимания. Рисовал мою голову в убранстве египетских цариц и танцовщиц и казался совершенно захвачен великим искусством Египта. Очевидно, Египет был его последним увлечением.
А. Модильяни. Фото 1916—1917 гг.
Ахматова, рисунок Модильяни, Париж 1911 г.
В Лувре (1911) я была насмерть прикована к Египту. Египтянкой – царица и пляс<унья> – изображал меня рисовавший [меня] тогда Амедео Модильяни.
Амедео Модильяни за несколько лет до смерти.
Таким, измученным, постаревшим, отчаявшимся Амедео Модильяни Анне Ахматовой не суждено было увидеть. Но именно таким предстает он в одном из вариантов «Поэмы без героя»:
- В черноватом Париж тумане,
- И наверно, опять Модильяни
- Незаметно бродил за мной.
- У него печальное свойство
- Даже в сон мой вносить расстройство
- И быть многих бедствий виной.
- Но он мне – своей Египтянке…
- Что играет старик на шарманке,
- А под ней весь парижский гул,
- Словно гул подземного моря, —
- Этот тоже довольно горя
- И стыда и лиха хлебнул.
13 
