57 
— Что он за человек? — спросил Брунетти.
Вьянелло улыбнулся, потом скривился:
— Ну как вам сказать, типичный миланец. Не выговорил бы букву «р», даже если бы у него рот был ими набит, — сказал он, опуская все «р» в своем предложении, в точности имитируя аффектированную речь миланцев, столь популярную среди большинства политиков-arrivisto [25] и комических актеров, обожающих их передразнивать. — Он начал с объяснения того, какую ценность представляют эти картины, чем он, по-моему, хотел показать, какую ценность представляет он сам. Потом пожаловался на то, что провел ночь в общей палате. Наверное, опасался, как бы ему не подхватить какую-нибудь болезнь низших классов.
— Он дал вам описания грабителей?
— Он сказал, что один из них был очень высокий, выше, чем я. — Вьянелло отличался очень большим ростом. — А у другого была борода.
— Так сколько же их было, двое или трое?
— Он не уверен. Они его схватили, когда он вошел в дом, и он так удивился, что не заметил или не запомнил.
— Сильно он избит?
— Не настолько, чтобы требовать отдельной палаты, — ответил Вьянелло, даже не пытаясь скрыть свое неодобрение.
— А нельзя ли поточнее? — с улыбкой спросил Брунетти.
Вьянелло не обиделся и ответил:
— У него подбит глаз. Кто-то действительно звезданул ему в это самое место. У него разбита губа, синяки на руках.
— И все?
— Да, синьор.
— Согласен с вами; вряд ли такие ранения требуют отдельной палаты. И вообще больницы.
Вьянелло мгновенно прореагировал на интонацию Брунетти:
— Я верно угадываю вашу мысль, синьор?
— Вице-квесторе Патта знает, что представляют собой три пропавшие картины. Когда был сделан вызов?
— Сразу же после полуночи, синьор. Брунетти посмотрел на часы:
— Двенадцать часов. Картины принадлежат кисти Гварди, Моне и Гогена.
— Простите, синьор, в таких вещах я не разбираюсь. Что, эти имена означают деньги?
Брунетти кивнул особенно утвердительно.
— Росси сказал, что дом был застрахован. Откуда он это узнал?
— Агент позвонил нам примерно в десять и спросил, можно ли пойти осмотреть палаццо.
Вьянелло вынул из стола пачку сигарет и закурил.
— Росси сказал, что эта бельгийская парочка уверена, что там был Руффоло. — Брунетти кивнул. — Руффоло ведь совсем коротышка, да, синьор? Он совсем не высокий. — Он выпустил тонкую струю дыма, потом отогнал ее рукой.
— И уж разумеется, он не отрастил бороду, когда сидел в тюрьме, — заметил Брунетти.
— Значит, ни один из тех, кого якобы видел Вискарди, не мог быть Руффоло, да, синьор?
— Вот в этом-то и дело, — сказал Брунетти. — Я попросил Росси пойти в больницу и спросить у Вискарди, опознает ли он Руффоло по фотографии.
— Наверное, нет, — лаконично заметил Вьянелло.
Брунетти оттолкнулся от стола:
— Пожалуй, пойду и сделаю несколько звонков. Прошу прощения.
— Ну что вы, синьор, — сказал Вьянелло, а потом добавил: — Ноль два. — Это был код Милана.
Глава 14
У себя в кабинете Брунетти вынул из стола блокнот на спирали и принялся листать его. Многие годы он обещал себе, и даже поклялся, что все имена и номера в этой книжке он обязательно приведет хоть в какой-то порядок. Каждый раз, вот как сейчас, он снова давал себе эту клятву, когда ему нужно было выудить из нее номер, по которому он не звонил много месяцев. В некотором смысле листать эту книжку было все равно что проходить по музею, в котором висит множество знакомых картин, и каждая из них, вызывав вспышку воспоминаний, останавливала его, прежде чем он снова принимался искать нужный номер. Наконец он нашел его — домашний телефон Риккардо Фоско, редактора отдела финансов одного из крупных еженедельников.
До последних лет Фоско был звездой этого журнала, который выкапывал финансовые скандалы в самых невероятных местах, одним из первых начал задавать вопросы о банке «Амброзиано». Его офис превратился в центр информации об истинной природе бизнеса в Италии, его колонки — в источник сведений о первых признаках неблагополучия в той или иной компании, о проблемах с долевым выкупом или с покупкой пакета акций. Два года назад, когда Фоско вышел из своего офиса в пять часов вечера, направляясь на встречу с друзьями, кто-то из припаркованной машины открыл стрельбу из автомата, целясь ему в колени, раздробил оба, и с тех пор офисом Фоско стал его дом, а ходить он мог только при помощи костылей, потому что одно колено у него окончательно окостенело, а другое сохраняло подвижность только на тридцать процентов. В связи с этим преступлением не было произведено ни одного ареста.
57 
