121 
Игнац фыркнул и отошел к бару, где принялся вытирать стойку. С минуту я за ним наблюдал. Стрижка наголо уничтожила дикий цвет его шевелюры, он слегка отъелся. Что ни говори, парень выглядел много лучше, чем в тот день, когда мы его нашли.
– И давно ты мечтал стать отцом? – спросил я.
Бастиан ответил удивленным взглядом:
– О чем ты?
– О том, сколько сил ты в него вгрохал, с тех пор как он у нас появился. И ты, надо сказать, молодец. Не то что я.
– Ни ты ни я ему не отец. Не стоит об этом забывать.
– Это понятно. Но складывается впечатление, что мы его папаши. Типа суррогатные. Он уже три месяца с нами.
– Три с половиной.
– И вон как изменился! С наркотиками завязал, собой не торгует, хорошо питается, получил работу. И всё благодаря тебе. Вот я и спрашиваю, давно ли ты хочешь быть отцом. Странно, что раньше мы об этом не говорили, правда?
– Наверное, всегда хотел, – после долгой паузы сказал Бастиан. – Даже в юности меня ничуть не напрягало, что я гей.
– Потому что перетрахался со всеми местными футболистами. И меня бы не напрягало, имей я такой опыт.
– С одним футболистом, Сирил. С одним. И он был вратарь.
– Один черт. Проворный голкипер.
– Говорю, я не переживал, что я гей, однако всегда сожалел, что детей у меня, скорее всего, не будет. Если б я был женщиной, уже завел бы пару-тройку ребятишек. А у тебя какие мысли на этот счет?
– Честно? Я об этом никогда не задумывался. У меня было паршивое детство. Мой сыновний опыт напрочь отбил желание отцовства. Но вот что забавно: сейчас, когда у нас появился якобы сын, мне это очень даже нравится.
Конечно, вначале я сильно сомневался в разумности идеи дать кров мальчишке. Я был уверен, что он опять обкрадет нас либо однажды ночью заявится обдолбанный и сотворит над нами какую-нибудь непоправимую жестокость. Нет, мы должны помочь ему по той простой причине, что он просит о помощи, убеждал меня Бастиан. Для него это было вполне логично. Несколько дней, на которые первоначально мы условились предоставить нашу свободную комнату как убежище от сутенера, превратились в несколько недель, а затем, после трехстороннего совещания, было решено принять квартиранта на постоянное жительство. Джек Смут согласился взять его к себе на полставки, все остальное время он проводил дома, читая книги или что-то корябая в тетрадке, которую потом прятал в тумбочку.
– Не хочешь ли ты стать писателем? – однажды спросил я.
– Нет, – сказал Игнац. – Просто мне нравится сочинять рассказы.
– Тогда твой ответ – «да».
– Скорее не «да», а «может быть».
– Знаешь, моя приемная мать была писателем.
– Хорошим?
– Очень хорошим. Мод Эвери, слышал о ней? (Игнац помотал головой.) Ничего, ты читаешь запойно, вскоре доберешься и до нее.
– Ей нравилось писать? Сочинительство доставляло ей радость?
На этот вопрос, однако, ответить я не смог.
Постепенно Игнац поведал о себе. Сперва он скрытничал, не зная, можно ли нам доверять, но потом, как в своих рассказах, нашел нужные слова. В Амстердам он приехал из Словении, когда вскоре после смерти матери бабушка по отцу, на чьем попечении он остался, вручила ему билет на поезд, объявив, что не готова о нем заботиться. Денег у нее кот наплакал, сказала она, а еще меньше желания вырастить очередного никчемного охламона вроде его папаши. Мы пытались расспросить его об отце, но он дал понять, что это закрытая тема. Поезд привез Игнаца в Амстердам, где всего через неделю его купил первый клиент. Парень не был геем, его тянуло к женщинам, хотя он еще ни с одной не переспал, а теперь, после всех измывательств над его телом, не очень-то и хотел. Мы не осуждали его поведение, о котором он, похоже, не сожалел, хотя было ясно: свою нынешнюю жизнь он ненавидит. На вопрос о друзьях он ответил, что у него много знакомцев, но друзьями он их не считает. Круг его общения состоял из беглецов, беженцев и сирот, приехавших в Амстердам заработать денег.
– Хотелось есть, – сказал Игнац, избегая наших взглядов. – И вот так я добывал себе на пропитание.
Наркотики он стал принимать лишь потому, что они помогали скоротать тягучее время до вечера, когда в барах появлялись клиенты. Днем маясь бездельем, он с такими же продажными парнями торчал в кофейнях и, болтая ни о чем, покуривал травку, а потом перешел на тяжелые наркотики. Бастиан сразу взял дело в свои руки – отвез Игнаца в клинику, где его хорошенько прочистили. Теперь он буквально светился здоровьем, да и нрав его заметно улучшился.
121 
