52 
— Не вижу у тебя никаких недостатков, Харт Маккензи.
— Это потому, что я одет, — пробурчал он.
Собравшись с духом, Элинор приподняла подол его килта, потом заметила:
— Здесь тоже все в порядке.
— Ну… я ведь каждый день езжу верхом.
— Это достойно похвалы. В здоровом теле — здоровый дух. Думаю, что все у тебя будет чудесно выглядеть на фотографиях.
«Господи, он покраснел!» — мысленно воскликнула Элинор.
— Харт, что тебя беспокоит? — спросила она.
— Видишь ли, Эл, я был совсем еще молодым человеком, когда ухаживал за тобой.
— А я была очень молодой женщиной. Хотя… Знаешь, у тебя появились морщинки. — Она коснулась пальцем тонкой паутины в уголках его глаз.
Харт расплылся в улыбке.
— А у тебя морщин нет, — сказал он.
— Потому что я пухлая. Будь я стройнее, давно бы состарилась.
Харт нежно коснулся ладонью ее лица.
— Ты никогда еще не была так восхитительно красива.
Сердце Элинор забилось быстрее, и она заставила себя немного отстраниться — иначе сказала бы нечто такое, о чем потом пожалела бы.
А затем, хитровато улыбнувшись, она еще выше подняла подол его килта и в смущении воскликнула:
— Ах!..
Глаза Харта потемнели, и он спросил:
— Что такое, любимая?
— Я думала, ты надел фланелевое белье. На улице ведь довольно холодно.
— Я с утра никуда не выходил, — ответил герцог. Заложив руки за голову, он ждал, что Элинор будет делать дальше.
А она, вздохнув, пробормотала:
— Как жаль, что у меня сейчас нет фотографического аппарата.
Харт ухмыльнулся.
— Правда, бесстыдница?
Да, чистейшая правда. Мог бы получиться пикантный портрет: Харт, лежа на спине со вскинутым подолом килта, демонстрирует свое желание и смотрит на нее, Элинор, сверкающими глазами.
Она осторожно коснулась шрама на его ноге. Рубец оказался гладким и прохладным. В глазах Харта что-то полыхнуло, когда ее палец заскользил вверх по шраму. Но он оставался в неподвижности.
Шрам заканчивался на бедре, но Элинор продолжала скольжение вверх. Помедлив немного, она переместила пальцы на возбужденную мужскую плоть. Тело Харта слегка вздрогнуло, но он промолчал.
Улыбка Элинор стала еще шире, и она бормотала:
— Мужской орган затвердевает, чтобы проникнуть в самое нежное женское место.
— Бесстыдница, — прохрипел Харт. — Кто тебя этому научил?
— Научный журнал.
Харт затрясся от смеха, потом сказал:
— Надеюсь, ты не говоришь подобные слова другим мужчинам.
Она покачала головой:
— Нет, только тебе, Харт.
Он замер на мгновение. Потом вздрогнул и проговорил:
— Элинор, ты убиваешь меня.
Она убрала руку.
— Что, прекратить?
— Нет-нет! — Харт схватил ее за руку, и Элинор заметила, что его рука слегка подрагивала. — Я не хочу, чтобы ты прекращала, — добавил он. — Пожалуйста, продолжай.
Этому человеку было очень трудно произнести слово «пожалуйста», но он все же произнес его. Элинор приложила палец к губам — словно задумалась, что делать дальше. Харт же наблюдал за ней, затаив дыхание.
Элинор наконец снова провела пальцами по его возбужденной плоти, и Харт снова вздрогнул, потом простонал:
— О Боже, Элинор… О, моя девочка…
Его стоны ужасно распаляли ее, а Харт бормотал:
— Эл, милая Эл, Господи Иисусе… — Он сжал кулаки — как будто сдерживал себя, чтобы к ней не прикасаться.
Когда-то в летнем домике, а потом и в спальне они раздевались, прежде чем заниматься интимными ласками. Элинор и не подозревала, как это восхитительно, когда делаешь все в одежде. Ах, какое чудесное открытие!
Харт же со своей стороны тоже сделал для себя открытие: оказалось, что Элинор была еще красивее, чем раньше, а ее ласки… О, они были просто удивительны!
Харту казалось, что он вот-вот умрет от наслаждения. Шумно выдохнув, он прохрипел:
— Элинор, ты меня губишь. И всегда губила.
— Так что, может, прекратить? — спросила она, снова убирая руку.
А Харт подумал о том, что когда-то позволил ей уйти, так как был глупым, молодым и чертовски заносчивым. Но он больше не позволит ей уйти. Не позволит, даже если придется запереть ее в этой комнате до скончания веков. Да-да, он больше ни за что с ней не расстанется!
Что ж, можно было бы и впрямь запереться с ней здесь. У них получилось бы не такое уж плохое существование. Его слуги прорезали бы в двери дыру, чтобы подавать еду и напитки, и, возможно, он, Харт, иногда вспоминал бы, что нужно поесть.
52 
