Особенно,... 
32 
Неожиданно ко мне подошел Саймон, который сказал:
— Вы теперь уедете отсюда — что вам здесь делать? В деревне же так скучно, не правда ли?
— Я выросла в деревне и из деревни же приехала сюда, — ответила я.
— Да, но после нескольких лет, проведенных во Франции.
— Меня удивляет, что вы даете себе труда помнить такие детали, касающиеся моей жизни.
— У меня очень хорошая память — мое единственное достоинство. Да, конечно, вы уедете. Теперь вы будете чувствовать себя более свободной, чем когда-либо раньше. — Он вдруг резко изменил тему. — А траур вам к лицу.
Я чувствовала, что в его словах был какой-то подтекст, но я была слишком утомлена и слишком погружена в мысли о Габриэле, чтобы пытаться угадать его. Я даже обрадовалась, когда к нам подошел Люк и заговорил о чем-то, не связанном со случившейся трагедией.
— Нельзя все время думать и говорить об этом, — сказал он, как бы извиняясь за то, что позволил себе заговорить на иную тему. — Мы должны все это забыть, чтобы жить дальше.
Да, Люку сам Бог велел забыть и жить дальше, ведь он теперь был новым наследником, будущим хозяином дома. Может, я была излишне подозрительна, но я не очень верила в искренность его печали по поводу смерти дяди.
А подозрительность моя росла с каждой минутой, нашептывая мне неясные, но пугающие мысли. Я отказывалась поверить в самоубийство Габриэля и не очень-то верила в свою собственную версию несчастного случая. Что же оставалось? Мне было страшно искать ответ на этот вопрос.
* * *
Когда в присутствии всех членов семьи было зачитано завещание Габриэля, составленное им после нашей свадьбы, я узнала, что он оставил меня если не богатой, то очень обеспеченной женщиной. На мою долю приходился доход, который делал меня совершенно независимой. Это было для меня неожиданностью, потому что, хотя я и знала, что рано или поздно Габриэль получил бы в наследство Киркландское веселье и деньги, достаточные для его содержания, я и понятия не имела о том, что у него было столь значительное личное состояние.
Прошла неделя после похорон, а я все еще оставалась в Киркландском Веселье, каждый день надеясь на то, что найдется Пятница, но время шло, и он не появлялся.
Я знала, что вся семья ждет моего решения относительно того, где я собираюсь жить, но я сама не знала, что мне делать — уехать или остаться. Дом, несмотря на то, что в нем случилось, по-прежнему притягивал меня. Я все еще так мало о нем знала и, только оставшись в нем, могла узнать больше. В качестве вдовы Габриэля я имела полное право жить здесь, тем более, что сэр Мэттью предложил мне это. Я была уверена, что он и тетя Сара действительно хотели, чтобы я осталась, в то время как Рут, мне кажется, предпочла бы, чтобы я уехала. В чем причина ее желания распрощаться со мной, я не знала, — возможно, ее раздражало присутствие в доме еще одной женщины, а может, дело было в чем-то еще. Что касается Люка, ему, по-моему, было все равно, уеду ли я или останусь. Он был как всегда занят своими делами, но при этом ему не удавалось скрыть пришедшего к нему сознания собственной важности: как-никак он стал наследником Киркландского Веселья и, ввиду преклонного возраста сэра Мэттью, в самые ближайшие годы он мог стать его полновластным хозяином.
В эти дни к нам часто приезжали Смиты, и, навестив сэра Мэттью, доктор Смит обязательно встречался и со мной. Он был ко мне очень добр и заботлив, разговаривая со мной так, будто я его пациентка, и я была ему очень благодарна за его участие и поддержку.
В связи с ним я часто вспоминала своего отца, невольно сравнивая отношение к себе этих двух людей. Нет нужды говорить, что сравнение было не в пользу отца, и это было одной из причин, из-за которых я медлила с отъездом: я знала, что у себя дома мне такого внимания ждать не от кого.
С доктором часто приезжала его дочь — все такая же прекрасная, безмятежно спокойная и холодная. Я видела, что Люк влюблен в нее, но ее чувства угадать было невозможно. Она была абсолютно непроницаема. Была бы воля Люка, он бы, наверное, женился на ней, но они оба были так молоды, что сэр Мэттью и Рут вряд ли позволили бы ему вступить в брак в ближайшие годы. А кто знает, что может произойти через три-четыре года?
У меня было чувство, что я как бы тяну время. Я еще не совсем оправилась от того внутреннего оцепенения, в которое повергла меня внезапная смерть Габриэля, и пока оно не прошло, я не могла себя заставить думать о будущем и строить какие-либо конкретные планы. Да и куда я поеду, если решусь покинуть Киркландское Веселье? Назад в Глен-хаус? Я представила себе темные комнаты, в которые дневной свет проникает только через щели в жалюзи; я представила себе Фанни с вечно поджатыми губами и отца с его «неизбежной хандрой». Нет, меня вовсе не тянуло вернуться в Глен-хаус, хотя перспектива навсегда остаться в Киркландском Веселье меня тоже не привлекала. Но я знала, что я должна была пробить стену таинственности, отделявшую меня от загадки гибели моего мужа. Я должна была понять, что на самом деле случилось, хотя как это сделать, я не представляла.
32 
