99 
— Этот человек, сэр Халрик, выглядит таким жалким! — заметила Мерри Гаррону.
— Ты права.
Гаррон стоял, скрестив руки на груди и не сводя глаз с пленников.
— Впрочем, ты провела с ним довольно много времени.
— Джейсон Бреннан довольно молод и красив, как мне и говорила мама.
— Но ты ведь видела его раньше, — беспечно заметил он. — Разве не помнишь? Он приехал в Валкорт вместе с твоей матерью.
— Да, я просто пересказала ее слова.
Она повернулась и нежно провела кончиками пальцев по его руке.
— Ты должна помнить о своей добродетели, Мерри, — шепнул он и, снова повернувшись к пленникам, небрежно обронил: — Мне нравится запах мыла. Что это за аромат?
— Откуда мне знать? — пожала плечами Мерри.
«Хотя бы потому, что ты сама его варила», — хотел пояснить Гаррон, но благоразумно промолчал. Дождавшись, пока пленники натянут штаны и туники, взятые из тюков с товарами, которые они же сами и привезли в Уорем, он скомандовал:
— Алерик, приведи их в большой зал. Пора им поделиться с нами своими сокровенными тайнами.
Гаррон сидел на прекрасном резном стуле с высокой спинкой. Он впервые в жизни выступал в роли судьи. Вдыхая свежий запах дуба, он чувствовал, как в него вливается сознание собственного могущества. Рядом возвышался Роберт Бернелл, возможно, думавший о серебре и о том, каким образом получить больше запрошенной суммы.
— Джейсон Бреннан, познакомься с дамой, благодаря которой мы имеем честь тебя лицезреть.
По его кивку Миггинс откинула голову и, гордо прошествовав к господину, встала с другой стороны от стула. Широко улыбнувшись, она погрозила Бреннану костлявым кулаком.
Штаны придают мужчине храбрости. Видимо, поэтому Бреннан завопил:
— Старая кляча! Погоди! Когда я освобожусь, воткну кинжал тебе в брюхо!
— Ты уже никогда не выйдешь на свободу, любезный! — откликнулся Бернелл. — Не стоит никому угрожать, когда собственная жалкая жизнь висит на волоске!
Джейсон прекрасно знал этого человека. Роберт Бернелл, которому король доверяет больше всех людей на свете. Тощий человечек, с копной густых, темных, вьющихся волос, без малейшего проблеска серебра. Однажды отец говорил, что знал Бернелла в юности, а это означает, что тот достаточно стар, чтобы иметь седые волосы. Волосы отца уже белы как снег.
Он заметил, что костлявые пальцы испачканы чернилами. Черное одеяние выглядело бедным и поношенным. Что ни говори, а Бернелл всего лишь ничтожный писец. Тоже еще — канцлер Англии!
Но король к нему прислушивается, а это означает, что самому Джейсону не будет милости.
Поэтому он промолчал. Да и сэр Халрик не подумал раскрыть рта. В этот момент он выглядел таким же непоколебимым, как всегда.
— А теперь я хочу услышать правду, — объявил Гаррон, переводя взгляд с одного пленника на другого.
Ни один даже не посмотрел на него. Гаррон выхватил стилет и поднялся.
— Хочешь, чтобы тебе отрезали ухо, Джейсон Бреннан? Может, тогда выложишь правду?
Джейсон Бреннан не ответил, только сердце забилось быстрее.
— Не знаю, будешь ли ты слышать хуже, если потеряешь ухо. Хочешь рискнуть?
Джейсон продолжал молчать. Правда, снова плюнул на Гаррона. И на этот раз попал на подол туники.
Кинжал Гаррона мелькнул так быстро, что никто не уследил, как правое ухо Джейсона свалилось на пол. Джейсон завопил, схватился за голову и с воем упал на колени. Гаррон встал над ним и спокойно вытер лезвие.
— Ты немедленно скажешь правду или потеряешь и второе ухо.
Джейсон громко зарыдал, раскачиваясь взад-вперед:
— Ты сделал меня уродом! Чудовищем!
Роберт Бернелл откашлялся,
— Слушай меня, жалкий щенок! И немедленно выкладывай, как все было, иначе я отвезу тебя и сэра Халрика к королю. Лорд Гаррон ничего не понимает в пытках, поэтому ты потерял ухо быстро, без мучений, настоящей боли и ненужных увечий. Если желаешь испытать немыслимую боль, боль, от которой язык распухает во рту так, что дышать невозможно, я отдам тебя королевским палачам. И перестань надрываться, слышишь? Клянусь всеми деревянными крестами святых, меня от тебя тошнит! Если ты мужчина, то и веди себя как положено.
Но до Джейсона, казалось, его слова не доходили.
— Джейсон, — тихо сказал сэр Халрик, — возьми себя в руки. И скажи им правду. Теперь это не имеет значения. Больше ничто не имеет значения.
99 
