18 
– Линдсей плохо себя чувствует, – объяснил Антониос, стараясь, чтобы лицо его не выдало подлинных чувств. – Я отвезу ее к нам на виллу.
Дафна приподнялась со своего места, на лице ее было написано искреннее беспокойство.
– Я могу чем-нибудь помочь, Антониос?
– Ей нужно отдохнуть, – сказал он и вышел.
Линдсей по-прежнему стояла в ванной, ухватившись руками за раковину. Волосы упали ей на лицо, полностью закрыв его.
– Вызовем машину, – произнес Антониос.
Она покачала головой:
– Я же не инвалид. Я могу дойти.
– Все равно.
Она ужасно выглядела – бледная, вся в испарине, спутанные волосы падали на глаза. Взяв жену под руку, Антониос повел ее к выходу, где их ждала машина с одним из лакеев за рулем. Открыв дверь, он усадил Линдсей, она не сопротивлялась. Затем он сел в машину сам, и они в молчании поехали к себе.
Глава 5
Едва войдя в дом, Антониос устремился в ванную и включил воду. Линдсей стояла на пороге, эмоционально и физически опустошенная, зная, что он потребует у нее объяснений, но чувствуя, что не готова сейчас что-либо объяснять.
– Прими ванну, – сказал мужчина, выливая полбутылки дорогой пены в воду. – А потом поговорим.
Предложение воодушевило Линдсей, и она почувствовала благодарность к мужу за то, что он дает ей возможность побыть наедине с собой. Антониос вышел, и она, стянув с себя вконец испорченное платье, опустилась в горячую пенистую воду. Потрясение было таким сильным, что она до сих пор не могла оправиться. Подумать только – ей ведь удавалось скрывать правду целых три месяца, живя с мужем в Греции, – скрывать от всех, включая самого Антониоса. А вот теперь, стоило очутиться в напряженной обстановке – и она сломалась. Что о ней подумает семья Маракайос? Что подумает муж?
Спустя полчаса она почувствовала себя значительно лучше – хотя жутко хотелось спать. Войдя в ванную, Линдсей закуталась в махровый халат, висящий на двери, причесалась и почистила зубы. Не найдя, чем еще можно себя занять, она нехотя вышла из ванной, расправив плечи.
Антониос сидел на диване в гостиной, держа стакан виски. Лунный свет, льющийся сквозь стеклянные двери, окутывал его серебристой дымкой. Услышав шаги, он повернул голову и посмотрел на жену долгим взглядом, в котором невозможно было что-либо прочесть. Линдсей приготовилась к вопросам и упрекам, но муж произнес лишь одно слово:
– Почему?
Голос его прозвучал глухо, и в нем было столько отчаяния, что она немедленно ощутила укол совести.
– Что – почему? – спросила она, глядя на мужа.
Тот сделал большой глоток виски и покачал головой.
– Почему ты мне не сказала?
Она присела на диван напротив.
– Я говорила, я пыталась…
– Не помню, чтобы ты хоть раз упоминала свою фобию, Линдсей.
Девушка принялась теребить ниточку от халата.
– Ну, я не была настолько откровенна.
– А почему? Если бы я хоть отдаленно представлял себе, как ты страдаешь, я бы понял. Я бы больше к тебе прислушивался…
– Прислушивался? Да ты не хотел меня слышать, Антониос. Два дня спустя после нашего приезда ты отправился в командировку.
Губы его сжались в полоску.
– Это было необходимо.
– Конечно, было.
– Ты никогда не говорила, что против…
– Вообще-то говорила. Я спросила тебя, зачем тебе так скоро уезжать, а ты ответил, это важно. Мог бы еще погладить меня по головке и дать леденец, чтобы я не плакала.
Антониос сощурился.
– Ты хочешь сказать, что я снисходительно к тебе относился?
– Ах ты умничка, догадливый. Да, это я и имею в виду.
Странно было ощущать гнев – обычно Линдсей чувствовала себя виноватой и пристыженной, зная о своем недостатке, но сейчас она ощущала прилив сил.
Антониос помолчал.
– Я не хотел тебя обидеть, – сказал он наконец. – Но я все равно не понимаю, почему ты мне не рассказала…
– Ах, не понимаешь? Не понимаешь, почему это сложно – рассказать мужу после недели знакомства, что у тебя расстройство психики, когда он тебе только и повторяет, что все наладится, нужно лишь подождать, и настаивает на том, что не о чем беспокоиться.
– В обычных обстоятельствах так бы и было.
– Думаешь? То есть это нормально – забрать жену в чужую страну, где даже не говорят на ее языке…
– В моей семье все говорят по-английски.
– А прислуга? Люди, которыми я должна была распоряжаться на ужине? Он состоялся меньше, чем через неделю после нашего приезда.
18 
