Последние отзывы

  21  

Они оба замолчали, и тишину нарушало лишь мерное дыхание. Наконец Антониос произнес:

– Мне очень жаль, что я не знал всего этого раньше и что ты не могла мне все рассказать.

– Я не знала, что это может что-то изменить.

Он повернул ее к себе лицом и посмотрел в глаза.

– Как ты можешь так говорить? Ты страдала…

– Мне не следовало выходить за тебя замуж, – сказала Линдсей, и слова отозвались жгучей болью. – Не следовало приезжать в Грецию – я должна была понять, что все это лишь прекрасный сон, что брак не продлится долго.

Антониос не ответил – означало ли это, что он согласен с ней?

– Уже поздно, – наконец произнес Антониос. – Тебе нужно поспать.

Приподняв ее лицо, он поцеловал ее в лоб, и Линдсей закрыла глаза, чтобы спрятать слезы: как легко было убедить себя, что она не любит мужа, когда тот был высокомерным и обращался с ней презрительно, и как тяжело сейчас, когда он так нежен с нею.

– Спасибо, Линдсей, что все мне рассказала, – произнес мужчина.

Он смогла лишь кивнуть в ответ, боясь, что разрыдается, если заговорит.

Антониос долго смотрел на нее, а потом бережно заправил прядь волос за ухо, печально улыбаясь ей. Линдсей попыталась улыбнуться в ответ, но губы ее задрожали, и, понимая, что вот-вот сломается, она соскочила с его колен и поспешила вон из комнаты.

Антониос остался сидеть в гостиной, попивая виски и прислушиваясь к звукам, доносящимся из спальни, пока Линдсей готовилась ко сну. Слышно было, как открывались и закрывались ящики, шуршала ткань снимаемого платья… Он представил Линдсей без одежды – ее алебастровую кожу, гладкую и шелковистую, тяжелую, высокую грудь – когда-то он держал ее в руках и даже целовал, – тонкую талию и стройные бедра, длинные ноги, которые она когда-то закидывала на его пояс. Мягкие светлые волосы, покрывалом лежащие на его груди.

Они были счастливы вместе, черт возьми, пусть это и не продлилось долго.

Налив очередной стакан, Антониос залпом выпил его, с благодарностью ощущая, как алкоголь обжигает горло и теплом прокатывается в желудок.

Он был просто слеп раньше – сначала с отцом, отказываясь признавать, что дело Маракайос висит на волоске, затем с Линдсей. Что с ним не так? Почему он не замечает очевидных вещей?

Голосок в глубине сознания прошептал: «Потому что ты не хотел этого видеть, ты боялся».

Антониос начал припоминать моменты, которые могли бы стать сигналами для него – если бы он не игнорировал их, потому что так было легче: вот Линдсей говорит, что у нее болит голова, ее глаза припухшие и красные; вот она стремительно уходит с вечеринки… да, теперь он понимал, что жена страдала.

А сейчас? Можно ли что-то исправить? Он ведь привез Линдсей в Грецию – словно насильно вывел под слепящий свет прожектора, представив на всеобщее обозрение. Хотя он может попытаться облегчить ей жизнь. Да, она приехала ради его матери, но ей не обязательно исполнять роль хозяйки поместья и быть в центре внимания. Он об этом позаботится.

Когда Антониос наконец направился в кровать, было уже два часа ночи. Голова его кружилась от бесконечных поисков ответов и от выпитого виски. Он остановился на пороге, и сердце его, казалось, замерло, когда он увидел спящую Линдсей. Серебристые, точно лунный свет, ее волосы рассыпались по подушке. Она была в белоснежной рубашке с тонкими бретельками, украшенными кружевом, и из выреза виднелись полукружья ее грудей, мерно опускавшиеся и поднимавшиеся с каждым вздохом.

Непреодолимое желание одолело его, но вместе с ним пришла тоска: сейчас уже ничего не изменить. Слишком много всего произошло – слишком много было боли и непонимания. Их брак и впрямь окончен, и Линдсей ясно дала это понять.

Антониос разделся и лег в постель. Кровать была огромной, но сейчас показалась маленькой, когда он осторожно лег на спину, стараясь не задеть Линдсей, – а как хотелось ее обнять, вспомнить, как им было хорошо вдвоем. Но он понимал, что это будет глупо.

В конце концов усталость и выпитый виски взяли свое, и он заснул.

Линдсей проснулась на рассвете, когда бледный серый свет только начал струиться сквозь занавеси спальни. Моргнув, она закрыла глаза и вновь готова была провалиться в теплый сон, как вдруг ощутила чье-то тело, прижавшееся к ней. Разум ее еще был затуманен сном, но чувства моментально ожили – она ощущала мужскую ногу между своих ног, твердую грудь, прижатую к ее груди. Антониос.

  21