Последние отзывы

  10  

— Ну что вы, — ответил он, — пожалуйста, расспрашивайте меня сколько угодно. Если смогу ответить — то скажу.

— Где же вы живете, мистер Рокуэлл?

— Наше поместье называется Керкленд Ревелз, а расположено оно в деревне, или, скорее, на краю деревни. Керкленд Мурсайд.

— Керкленд Ревелз^[2]! Веселое название.

По мелькнувшему на его лице выражению я успела заметить, что сказала что-то невпопад. И еще это говорило о том, что дома он не был счастлив. Возможно, это и было причиной его печали. Мне с большим трудом удавалось сдерживать свое любопытство по поводу его личных дел.

Я быстро произнесла:

— Керкленд Мурсайд… это далеко отсюда?

— Около тридцати миль.

— Значит, вы отдыхаете в этих местах и прогуливались по вересковым полям, когда…

— Когда произошло наше небольшое приключение. Я рад больше, чем вы себе можете представить, что так получилось.

Я приободрилась, так как временная неловкость исчезла, и сказала:

— С вашего разрешения, я принесу показать вам Фрайди.

Когда я вернулась с собакой, в гостиной был отец. Наверное, Фанни настояла, чтобы он присоединился к нам, и таким образом помог соблюсти приличия.

Габриел рассказывал, как мы приобрели собаку, а отец был на удивление мил. Он внимательно слушал, и я была довольна, что он проявляет интерес, хотя и не верила, что это было искренне.

Фрайди, сидевшая в корзине, была слишком слаба, чтобы подняться на ноги, хотя и пыталась. Было очевидно, что она была рада увидеть Габриела, который своими длинными изящными пальцами нежно гладил ей ушко.

— Она вас любит, — сказала я.

— Но главное место в ее сердце принадлежит безусловно вам.

— Просто я увидела ее первой, — напомнила я. — Она всегда будет со мной. Вы позволите отдать вам деньги, которые вы заплатили женщине?

— Даже слышать об этом не хочу.

— Мне хотелось бы быть уверенной, что она полностью моя.

— Она и так ваша. Это подарок. — Но я оставляю за собой право, если можно, иногда заезжать и справляться о ее здоровье.

— Иметь собаку в доме — это неплохая идея, — сказал отец, подходя к нам и заглядывая в корзину.

Мы все еще стояли так, когда появилась Мэри с чайным столиком. К чаю были горячие пышки, а также хлеб с маслом и пирожные. Передо мной стоял серебряный чайник, и я вдруг подумала: вот самый счастливый день после моего возвращения из Франции.

Только позднее я осознала, что так было потому, что в доме появилось существо, которому нужна была моя любовь. У меня была Фрайди. В тот момент я еще не осознала, что у меня есть и Габриел. Эта мысль пришла потом.

В течение следующих двух недель Габриел регулярно приезжал в Глен Хаус. А к концу первой недели Фрайди совершенно выздоровела. Ее болячки на шее зажили, а регулярное питание довело дело до конца.

Она спала в своей корзине в моей комнате и везде ходила за мной по пятам. Я все время разговаривала с ней. Дом изменился — и вся моя жизнь изменилась из-за нее.

Она хотела не только сопровождать меня, но и защищать. В ее прозрачных глазах, обращенных ко мне, светилось обожание. Она помнила, что обязана мне жизнью. А так как это была преданная натура, то забыть этого не могла.

Мы с ней вместе ходили на прогулки. Она оставалась дома только тогда, когда я выезжала верхом. Зато когда я возвращалась, она кидалась ко мне, приветствуя меня, и ее искреннюю радость я могла бы сравнивать только с радостью дяди Дика, когда он видел меня.

Теперь о Габриеле.

Он все еще жил в Блэк Харт. Я недоумевала почему. В Габриеле было много непонятного. Иногда он говорил о себе открыто, но даже в такие минуты чувствовалось, что он чего-то недоговаривает. Я видела, что он вот-вот откроется мне, что он сам страстно желает этого, но никак не может собраться с духом. Здесь скрывалась какая-то мрачная тайна — возможно, он и сам до конца еще не понимал, какая.

Мы стали большими друзьями. Казалось, даже отцу он нравился. По крайней мере, он не возражал против его постоянных визитов. Слуги к нему привыкли. Даже Фанни не возражала — в том случае, конечно, если мы были под присмотром.

К концу первой недели он сказал, что вскоре собирается домой. Но к концу второй недели он все еще был с нами. Я чувствовала, что он отчасти сам себя обманывает: дает себе слово, что поедет домой — и находит предлог, чтобы не ехать.

Я не спрашивала его о доме, хотя мне очень хотелось узнать о нем побольше. Этому я тоже научилась в школе: я часто чувствовала себя не в своей тарелке, когда ко мне приставали с расспросами о моем доме; я определенно не хотела ставить в такое же положение других. Так что я никогда сама не лезла с расспросами, а всегда ждала, пока мне не пожелают рассказать все сами.

  10