37 
Священник упрямо повторил:
– Я бедный человек.
– Так вы никогда не дойдете до Кармен. Возьмитесь за ум, друг. Если не хотите сворачивать с дороги к харчевне, так недалеко отсюда есть маленькая хижина, до нее меньше пол-лиги. Поспим там часок-другой и все равно на рассвете доберемся до Кармен. – В траве рядом с тропинкой что-то зашуршало – не змея ли, а он босой! Руки у него были искусаны – москиты, точно маленькие хирургические шприцы с ядом, метили в кровеносные сосуды. Светляки подносили свои лампочки к самому лицу метиса и то зажигали, то гасили их, точно электрические фонарики. Метис проговорил с укоризной: – Вы мне не доверяете. Вы не доверяете мне потому, что я охотно оказываю услугу незнакомцу и стараюсь поступать по-христиански. – Он, видимо, разжигал в себе ярость. Он сказал: – Если бы я собирался вас ограбить, так давно бы ограбил. Вы человек старый.
– Не так уж я стар, – кротко ответил ему священник. Его сознание начало работать как автомат, куда можно сунуть любую монету, даже поддельную. Слова «гордый», «алчный», «завистливый», «трусливый», «неблагодарный» – все они приводили в действие нужные пружинки, все это находило отклик у него в душе. Метис сказал:
– Я провожаю вас до Кармен, сколько времени на это убил… Награды мне никакой не нужно, потому что я добрый христианин. Я, может, из-за вас прозевал верные деньги дома… да уж ладно.
– По-моему, ты говорил, что идешь в Кармен по делу, – незлобиво сказал священник.
– Когда я это говорил? – Действительно, может, метис ничего такого не сказал – ведь всего не запомнишь… Может, он несправедлив к нему? – Зачем мне говорить неправду? Да я убью на вас целый день, а вам все равно, устал ваш проводник или нет.
– Проводник мне не нужен, – мягко возразил священник.
– Не нужен, когда дорога прямая, а кабы не я, вы бы давно свернули в другую сторону. Сами говорили, что плохо знаете Кармен. Потому я и пошел с вами.
– Коли ты устал, давай отдохнем, – сказал священник. Ему было стыдно, что он не доверяет этому человеку, но недоверие все равно оставалось, как опухоль, от которой его мог освободить только нож.
Через полчаса они вышли на маленькую полянку; там стояла хижина из веток, скрепленных глиной; ее поставил, верно, какой-нибудь мелкий фермер, уходя все дальше и дальше от леса, наступавшего на него с непобедимой силой, от которой не спасали ни костры, ни мачете. На почерневшей земле все еще виднелись следы попыток вырубить кустарник, освободить участок для жалких, скудных посевов, не приносящих урожая. Метис сказал:
– Я присмотрю за мулом. А вы ложитесь и отдыхайте.
– Но ведь это ты устал.
– Я устал? Что это вы говорите? Я никогда не устаю.
Чувствуя тяжесть на душе, священник снял с седла вьюк, толкнул дверь и вошел в хижину – в полную темноту. Он чиркнул спичкой – хижина была совсем пустая, если не считать земляной лежанки с рваной соломенной циновкой, брошенной здесь за негодностью. Он зажег свечу и, капнув воском на лежанку, прилепил ее там; потом сел и стал ждать, что будет дальше. Метис долго не приходил. В кулаке у священника был все еще зажат комок бумаги, спасенной из портфеля: не может человек жить без таких вот сентиментальных памяток о прошлом. Соображениями безопасности руководствуются только те, кто живет в покое. Он подумал, не увел ли метис его мула, и упрекнул себя за ненужную подозрительность. Потом дверь отворилась, и метис вошел в хижину – вот он, два желтых клыкастых зуба и ногти, корябающие под мышкой. Он сел на земляной пол, привалившись спиной к двери, и сказал:
– Ложитесь спать. Вы же устали. Я разбужу, когда будет нужно.
– Мне спать не хочется.
– Задуйте свечу. Так скорее уснете.
– Я не люблю темноты, – сказал священник. Ему стало страшно.
– А вы не прочитаете молитву, отец, на сон грядущий?
– Почему ты меня так называешь? – резко спросил он, вглядываясь в стелющуюся по полу тьму – туда, где, прислонившись к двери, сидел метис.
– Да я же догадался. Но вы меня не бойтесь. Я добрый христианин.
– Ты ошибаешься.
– Да ведь это легко проверить, правда? – сказал метис. – Стоит только попросить – исповедуйте меня, отец. Неужели вы откажете человеку, совершившему смертный грех?
Священник промолчал, ожидая этой просьбы; рука с комком бумаги задрожала.
– Да не бойтесь вы меня, – вкрадчиво продолжал свое метис. – Я вас не выдам. Я христианин. Просто подумал, хорошо бы… услышать молитву.
37 
