32 
Последний человек прошел допрос.
Лейтенант сказал:
– Так никто не хочет нам помочь?
Люди молча стояли у полуразвалившихся подмостков. Он сказал:
– Вы слышали, что было в Консепсьоне? Мы взяли там заложника. А когда выяснилось, что священник был в тех местах, я расстрелял того человека у ближайшего дерева. А узнали мы это потому, что всегда найдется кто-нибудь, кто вдруг передумал. Может, он любил жену того человека и хотел убрать его с пути. Доискиваться до причин не мое дело. Но что я знаю, то знаю – потом мы нашли вино в Консепсьоне. Может, и в вашей деревне есть человек, который зарится на чью-то землю или на корову. Лучше говорите сразу, потому что здесь я тоже возьму заложника. – Он помолчал. Потом начал снова: – Если он среди вас, тогда и говорить ничего не надо. Посмотри на него. Никто не узнает, что это ты его выдал. И он сам ничего не узнает… если ты боишься его проклятий. Ну… это ваша последняя возможность.
Священник стоял, опустив голову, – он не хотел затруднять того, кто его выдаст.
– Хорошо, – сказал лейтенант. – Тогда придется мне выбрать заложника. Вы сами на себя это навлекли.
Он сидел в седле и смотрел на них. Прислонив винтовку к подмосткам, полицейский поправлял спустившуюся обмотку. Люди по-прежнему стояли, опустив головы; они боялись встретиться взглядом с лейтенантом. И вдруг он взорвался:
– Почему вы не доверяете мне? Я никого не хочу убивать. Неужели вам не понятно – в моих глазах вы все стоите большего, чем он. Я готов… – Он широко развел руки, но этот жест пропал, потому что никто его не видел. – Я готов дать вам все. – И проговорил тусклым голосом: – Ты. Вот ты. Я возьму тебя.
– Это мой сын. Это Мигель. Не берите моего сына, – пронзительно закричала одна из женщин.
Он проговорил таким же тусклым голосом:
– Каждый здесь чей-нибудь муж или чей-нибудь сын. Это я знаю.
Священник молчал, сжав руки; пальцы у него побелели. Он чувствовал, что вокруг начинает расти ненависть, потому что он никому здесь не приходился ни мужем, ни сыном. Он сказал:
– Лейтенант…
– Что тебе?
– Я уже стар, мне не под силу работать в поле. Возьмите меня.
Из-за угла хижины, никого не остерегаясь, выбежало несколько свиней. Полицейский поправил свою обмотку и выпрямился. Солнце, выходившее из-за леса, подмигивало лучами на бутылках минеральной воды в ларьке.
Лейтенант сказал:
– Я беру заложника, а не предлагаю даровой стол и жилье лентяям. Если ты не годен в поле, так и в заложниках тебе нечего делать. – Он скомандовал: – Свяжите ему руки и уведите отсюда.
Полицейским не понадобилось много времени, чтобы убраться из деревни, – они взяли с собой двух-трех куриц, индюшку и человека по имени Мигель. Священник сказал вслух:
– Я сделал все что мог. Это ваше дело – выдать меня. Чего вы ждали? Мое дело – не попасться.
Один из крестьян сказал:
– Ничего, отец. Только вы уж посмотрите… не осталось бы после вас вина… Как в Консепсьоне.
Другой сказал:
– Нельзя вам здесь оставаться, отец. В конце концов вас все равно поймают. Они не забудут вашего лица. Идите лучше на север, в горы. Через границу.
– Там, через границу, хороший штат, – сказала какая-то женщина. – У них все еще есть церкви. Ходить в них, конечно, нельзя, но они стоят, как стояли. Говорят, будто в городах даже есть священники. Одна моя родственница перешла через горы в Лас-Касас и слушала там мессу – в чьем-то доме, с настоящим алтарем, и священник был в облачении, как в прежние времена. Там вам будет хорошо, отец.
Священник пошел за Марией к ней в хижину. Бутылочка с бренди лежала на столе; он коснулся ее кончиками пальцев – бренди в ней оставалось на дне. Он сказал:
– А мой портфель, Мария? Где мой портфель?
– С ним опасно теперь ходить, – сказала Мария.
– А в чем же я понесу вино?
– Вина больше нет.
– Как так?
Она сказала:
– Я не хочу навлекать беду ни на вас, ни на других людей. Бутылку я разбила. Пусть на меня ляжет проклятие за это.
Он сказал мягко и грустно:
– Нельзя быть такой суеверной. Это же обыкновенное вино. В вине нет ничего священного. Только его трудно достать здесь. Вот почему у меня был запас в Консепсьоне. Но его нашли.
– Теперь, может, вы уйдете – совсем уйдете? Вы здесь больше никому не нужны, – яростно проговорила она. – Неужели это не понятно, отец? Вы нам больше не нужны.
– Да, да, – сказал он. – Понимаю. Но разве дело в том, что вам нужно… или что мне нужно…
32 
