Но она рассмеялась резко и неестественно.
– Хотите узнать, почему я позволила вам это? Почему я вам голову не снесла?
Саймон протянул к ней руки, видно, хотел что-то сказать, но вдруг передумал.
– О’кей, так почему же? – спросил он устало.
– Потому что я хотела развлечься.
Лицо Саймона окаменело.
– Ну и как?
– Развлеклась, спасибо. Скажите, у себя дома, в Канзасе… или где там еще, вы высоко котируетесь? Этакий местный соблазнитель, племенной жеребец, да? Или вы женаты и решили развлечься с сексапильными европейскими девушками? Чтобы было о чем рассказать приятелям за кружкой пива. – Она тряхнула головой. – Вам-то похвастаться нечем. Возвращайтесь-ка домой, милый, с первым же самолетом. Вы здесь совсем не ко двору. Даже Чарлз интереснее вас, а уж он-то зануда из зануд, можете мне поверить.
– Вы закончили? – сухо осведомился Саймон.
Анна расхохоталась.
– Боже мой, вы обиделись! Забудьте об этом. Я уже забыла. Это был занятный эксперимент, не более. – Она повернулась, чтобы уйти. – Я замерзла и ухожу.
Но Саймон задержал ее.
– Вы грубите всем мужчинам или только американцам? – спросил он резко.
Она передернула плечами.
– А чем, по-вашему, американцы отличаются от остальных мужчин?
– Значит, у вас ни для кого не найдется доброго слова? Почему вы так ненавидите мужчин, а, Анна?
– Ненавижу мужчин? Я? – Она не смогла сдержать нервного смешка. – Вы так думаете? Что ж, может быть, вы правы. Я достаточно хорошо их знаю.
Саймон изумленно посмотрел на нее.
– Что же с вами делал ваш муж, если вы готовы мстить всей мужской половине человечества?
Ее глаза яростно блеснули из-под длинных ресниц.
– Не лезьте не в свое дело. Это вас не касается.
– Нет, касается меня и любого другого мужчины, который встретится вам на пути.
Он выдержал ее пристальный взгляд. Лицо и обнаженные плечи женщины белели в лунном свете. Ветер утих, и запах ее духов, нежный и изысканный, как аромат орхидей, заструился в воздухе. Саймон не мог различить в темноте цвета глаз Анны. Длинные ресницы вздрагивали, придавая ее лицу потерянное, беспомощное выражение. Она гордо подняла голову на длинной, изящной шее, но голос вдруг задрожал:
– Уезжайте домой, Саймон. Уезжайте, а то… – Анна не закончила фразу, повернулась и пошла к двери.
– Анна.
Она остановилась.
– Давайте завтра пообедаем вместе.
– Нет. – Она вдруг заколебалась. – Я обедаю завтра с родными.
– Послезавтра.
– Может быть.
– Да или нет?
Анна вдруг опять рассердилась.
– Нет!
Саймон догнал ее и перегородил дорогу.
– Когда и где?
– Зачем мне обедать с вами? – Всем своим видом она изображала скуку.
– Затем же, зачем я поцеловал вас в саду.
Анна вспомнила, как билось ее сердце. С ней давно уже такого не было, а ведь она думала, что уже и не будет.
– Ресторан у главной пристани, послезавтра в час дня. – Повернувшись, она направилась в дом.
Больше в этот вечер она Саймона не видела. Наверное, он сразу же уехал. Анна танцевала с гостями, сдержанная и изысканная, как всегда, но вечер уже не радовал ее. Хорошо, что бал наконец закончился. Как горько на душе… И все из-за Марка и этой потаскушки…
Себастьян тоже был не в настроении. Они возвращались домой в его машине, когда он вдруг сказал:
– Марк не имел права привозить на бал Харриет.
– Ты думаешь, у него был выбор? – спросила Анна. – Он так хочет ее, что готов на все.
– Может быть, ты права, – ответил Себастьян. – Но она совсем ему не пара. Будем надеяться, что это у него быстро пройдет.
– Или девица надоест ему.
– Или так. Чем скорее она уйдет из нашей жизни, тем лучше, – сказал Себастьян с чувством.
8
Обедали на следующий день поздно, но Марк все равно чуть не опоздал. Он поцеловал деда, сдержанно поприветствовал всех остальных и сел к столу. Анна попыталась привлечь его внимание, но он был так погружен в свои мысли, что ничего не заметил.
Обед затянулся. Все понимали, что скоро разъедутся и неизвестно, когда вновь соберутся вместе. Себастьян-старший прекрасно держался всю эту неделю, но сейчас выглядел усталым, как пожилой актер после спектакля. Силы у него уже были не те, что раньше. На этот раз Себастьян-младший сказал короткую речь, поблагодарив от имени присутствующих деда за все то, что он для них сделал. Это было трогательно; старик даже закашлялся, чтобы скрыть подступившие к глазам слезы.