— К черту завтрак. Кто угодно способен приготовить для меня еду, но только ты, моя радость, можешь насытить мою душу.
Бран, конечно, дразнит ее, и ей нужно рассмеяться, думала Наоми, но вдруг из глаз ее брызнули слезы. Бран нахмурился, запустил руку в ее спутанные волосы и начал целовать вначале в щеки, потом в губы так настойчиво, что все мысли о еде исчезли из головы девушки и ответное желание зажглось в ее теле.
Заниматься любовью утром при свете солнца, когда ее ждало столько дел, — такого с Наоми никогда не случалось, в этом было что-то сказочное. Новым было и то, что она могла видеть горящие глаза Брана, его лицо, полное страсти, отражающее накал его чувств, пока тело дергалось в конвульсиях оргазма.
— Останься, — хрипло сказал он, обнимая ее. И Наоми поцеловала его, ей и самой не хотелось с ним расставаться.
— С тобой, — сказал он много позднее, — я чувствую себя так, будто нашел свою половину.
Дрожь пробежала по телу Наоми, и Бран теснее прижал ее к себе.
— Что такое?
— Кто-то наступил на мою могилу. — Она пыталась придать строгость своему голосу. — А сейчас я должна встать, Бран Ллевеллин. Мне нужно принять ванну, позавтракать и выпить по крайней мере литр чаю.
— До чего же неромантичное создание, — насмешливо сказал он и встал, ничуть не стесняясь своей наготы.
— Кто-то должен быть практичным, — пробормотала она, швыряя ему халат, прежде чем накинуть свой. — Если ты дашь мне несколько минут, чтобы принять ванну, я приготовлю тебе завтрак и принесу его в мастерскую.
— Я предпочел бы принять ванну вместе с тобой, — заявил Бран, подпоясываясь. — И не надо так на меня смотреть!
— Как «так»?
— Мне не нужно зрение, чтобы почувствовать негодование в твоих больших темных глазах.
— А откуда ты знаешь, что у меня большие глаза?
— Конечно, благодаря прикосновениям. Так же как я знаю, что у тебя немного вздернутый нос и полные живые губы, которым я не в силах противостоять. Я знаю размер и форму твоей груди, изгибы бедер и нежность твоей…
— Хватит! — вскричала Наоми с пылающим лицом. — Уходи же. Я приду к тебе, как только смогу.
— Тогда поторопись! — Он нащупал дверную ручку. — Пока не вернулись Мейган и Тал, время, проведенное в разлуке, — потерянное время. Подойди.
Наоми подошла к нему, только для того, чтобы он обнял ее и прильнул долгим поцелуем, прежде чем окончательно отпустить.
— Только на пятнадцать минут, — приказал он.
— Держи карман шире!
Наоми быстро приняла душ и оделась с максимальной быстротой, подушилась, завязала волосы лентой и заторопилась вниз.
Она быстро управлялась на кухне, готовя кофе для Брана и чай для себя, порезала хлеб и разбила яйца на сковородку. Но тут неожиданно вошел Бран и закрыл за собой дверь.
— У меня все уже почти готово, — сказала удивленная Наоми. — Возвращайся в мастерскую, и через минуту я принесу твой завтрак.
— Вовсе не обязательно! Не позволю я тебе таскать подносы, когда можно прекрасно поесть и здесь. Мейган, конечно, не разрешила бы, но ты, дорогая, ведь не будешь возражать?
— Само собой. Это все упростит. Что ж, я согласна. Проходи и садись за стол.
Бран криво усмехнулся.
— Требую помощи штурмана. Со дня несчастного случая Мейган не позволяет мне входить сюда, боится, что напорюсь на венчик или что-нибудь в этом роде.
Наоми подскочила к нему и взяла за руку.
— Разреши мне, — весело сказала девушка и проводила его до стула во главе стола. — Вот председатель и на месте. А теперь не болтай и не мешай мне готовить.
Бран откинулся на спинку стула, вытянул ноги. В зеленом тренировочном костюме он выглядел отдохнувшим и полным жизни и так живо следил глазами за ее движениями, как будто мог видеть, как она накрывает на стол.
— Во-первых, — улыбаясь, сказал он, — давай поговорим о вчерашней ночи.
Наоми нахмурилась.
— О вчерашней ночи?
— Да. О самой замечательной, восхитительной и полнокровной ночи в моей жизни, — сказал Бран с пафосом. — Просто я хотел, чтобы ты знала, насколько важно для меня, что ты открыла мне свои объятия.
Наоми начала нервно переворачивать яичницу.
— В отличие от Аллегры, хочешь ты сказать.
— Да нет же, черт побери! — Брана словно громом ударило. — Я и в мыслях не имел ни Аллегру, ни какую-либо другую женщину. Ночью были только ты и я — и умопомрачительное наслаждение. Или я преувеличиваю? — Его лицо вдруг помрачнело. — Может быть, для тебя это не значило так много?