Особенно,... 
110 
Но интересовал Баринова не дом, а машина, оставленная у подъезда. Как ни странно, джип был почти цел, хотя и залит пеной. В бардачке лежали ключи, телефон, слегка оплавившиеся часы и розовое восьмикамерное сердце, завернутое в газету "Рекламная ярмарка". По краю листа шла корявая надпись: "Жарить на оливковом масле не менее 9 часов. Приправы – по вкусу".
Сердце Семен Семенович сунул обратно в бардачок. Отогнав машину на стоянку, он набрал Аллочкин номер.
– Привет. Возьми трубку. Надо встретиться. Поговорить… просто поговорить. Я не стану на тебя орать. Обещаю.
На другом конце города Борис Никодимович Вершинин резал скальпелем по телу и был совершенно при этом счастлив. Его переполнял восторг понимания и собственная внезапная прозорливость, позволявшая видеть совершенство человеческого организма и мелочи, которые данное совершенство нарушали.
Мелочи Борис Никодимович исправлял.
Единственное, что огорчало его, так это необходимость делать в работе перерывы.
Они угнетали, во время перерывов лишь кошачье живое присутствие придавало существованию хоть какой-то смысл.
Часть 7. На клыках волка.
Глава 1. Корабль мертвых.
Крысиные норы ходов вывели в долину, которая была гладкой, как фарфоровая тарелка. И закостеневшими тефтелинами на ней лежали головы. Некоторые были расколоты, другие вросли в фарфор по рот, нос или самые брови. Третьи лежали на боку и от долгого лежания щеки растекались тонкими кремниевыми лужицами.
Но самым странным, пожалуй, было то, что головы жили. Под огромными веками перекатывались белые шары глаз, носы шевелились, а губы – двигались. Изредка та или иная голова раскрывала рот и вываливала рулон языка. Тот катился, катился и раскатывался бесконечной ковровой дорожкой.
Если язык находил трещину, он впивался в нее и натягивался. Тогда раздавался треск, голова теряла корни и сползала с насиженного места. Выглядело это мерзковато. Говоря по правде, у Джека крепко чесались руки, и Гунгнир просилась на волю, желая прекратить мучения уродов.
– И с чего ты решил, что они мучаются? – поинтересовалась кошка.
– Перестань подглядывать в мои мысли!
– А у тебя есть чего скрывать?
Ухо, проросшее на четырехгранном нефритовом стебле, покачнулось и задрожало. Розовые края его потянулись друг к другу, спеша спрятать нежные завитки раковины от чересчур громких звуков.
– К любимчику вернись.
Алекс все еще держался в стороне, нарочно не глядел на Джека. Типа Джек был виноват, что его подружка крышей поехала. Он предложил, как думал. И думал он правильно.
– Уверен?
– Брысь!
– Когда тролль долго носит голову, в ней заводятся мозговые черви. Они любят пустое пространство. Обживают. Начинают плодиться. Ну и думать, конечно. От мыслей черви шевелятся и щекочут головы. И когда щекотка становится совсем уж невыносимой, тролли приходят сюда и сбрасывают голову. Новую отрастить им проще простого.
– И что?
Верхняя челюсть переползала дорогу. Двигалась она медленно, степенно, упираясь в поверхность копытцами зубов.
– Ничего. Для вас такой замечательный способ не годится, – кошка запрыгнула челюсти на спину. – Так что учись уживаться с той головой, которую имеешь.
– Так я, вроде, и уживаюсь.
Джек остановился и почесал острием копья ухо. Копью, конечно, подобная вольность пришлась не по душе, но разве Джек обязан слушаться оружия? Наоборот ведь все. Захочет Джек и отпустит Гунгнир разить каменные черепа… хотя молотом, конечно, сподручней.
Или все же копьем?
– А ты проверь, – подсказала Кошка, перепрыгивая на самую высокую голову.
Та была вытянутой, что дыня-торпеда, с крючковатым носом и отвислыми ушами, из которых торчали серые веточки волос.
– Алекс! Есть мысль. Если, конечно, не ссышь.
Джек подкинул копье на ладони и, указав на ряд голов, предложил:
– Кто больше?
Алекс с полуслова понял и только уточнил:
– На что спорим?
– А на интерес!
– Вы же не собираетесь их… – Юлька договорить не успела.
Гунгнир с воем ударило в выпуклый череп. Град осколков взметнулся до самых небес. И тут же раздался треск слева – Мьёлльнир спешил открыть свой счет.
Не опередит!
110 
