Особенно,... 
115 
– Убей ее!
Брунмиги мог дышать! И пальцы вновь шевелились, а что усталость страшная, древняя, свалившаяся всеми прожитыми годами – так это ничего, пройдет.
Мара выплюнула из земли стрелу первоцвета. Раскрылись лепестки-чешуйки да опали, просочившись меж когтями драугра.
И вновь проросли.
Она играла с мертвецом, то появляясь, выманивая, то исчезая. И тогда драугр замирал, настороженно нюхая воздух.
– Я здесь… здесь… здесь…
Мара сыпала перья тумана, кружила несуществующей метелью и, в конце концов, упала на спину. Бесплотные колени ее нырнули в подмышки драугра и сдавили тело с боков. Руки же проникли под кожу и вцепились в кости.
Драугр запрыгал. Он отталкивался всеми четырьмя лапами, падал, катался, но бессилен был избавиться от мары.
– Хватит, – сказал Брунмиги, которого почти уже отпустило. – Стой!
Застыл драугр, присел на корточки, а кулаками в коленки уперся. Мара же переползла выше, растеклась белесым меховым воротником. Ворсинки его уходили в поры синей шкуры, и вокруг них кожа трескалась, расползалась.
Только бесполезно ей копаться. Нету у драугра памяти, а если и осталось что, то пустое, лишенное и боли, и страха, и прочей мерзи, которая так вкусна для нее.
Так и вышло.
Устав искать того, чего в драугре больше не было, мара сползла на камень и приняла прежнее обличье.
– Ты же не сердишься? – спросила она, облизывая пальцы. – Я ведь только плохое взяла. К чему тебе плохое?
– Не лезь больше.
– Раньше ты вон сколько боялся, а больше не станешь. Спасибо скажи.
– Обойдешься. Идем, – это Брунмиги сказал драугру, и тот послушно поднялся, подошел к краю и выбрал желоб. Садиться – не сел, на спину повалился, обхватив колени руками, а там и дернулся, самого себя сталкивая.
– Шустрый он у тебя, – уважительно сказала Мара, поглядывая вниз. И исчезла.
Ей-то что? Она туман, который хоть по желобу, хоть по прутику ивовому, хоть по волосу, над водой протянутому, прокатится. А Брунмиги самому идти придется. Он положил щит, проверил, крепок ли, и потом уже забравшись, подумал, что честные тролли такими глупостями не пробавляются.
И еще подумал, что зря тогда жить согласился. Помереть – оно честнее вышло бы…
Но тут земля содрогнулась от рева, и зеленое мертвое солнце вспыхнуло на небосводе, чтобы тотчас погаснуть. Нагльфар был разбужен.
Нагльфар звал море.
И щит Брунмиги с позорным скрежетом пополз по желобу.
Глава 3. Бездвижье.
Алекс в последний миг удержал рукоять, самыми кончиками пальцев, силой воли, приказом, которому молот подчинился. Или просто Мьёлльнир отпрянул, испугавшись купели мертвого пламени. Оно пролетело сквозь Джека, и покатилось по волне, разрастаясь в огромный пышущий жаром шар.
И шар этот накрыл Алекса, сжег и отпустил, взмывши в небо. Истомленное отсутствием солнца, оно приняло огонь, втащило под самый купол и берегло, но лишь мгновенье, потому как в следующее пламя погасло.
И Алекс выдохнул, понимая, что жив.
Джек тоже жив. И кошка, распластавшаяся на камнях, и Юлька. В ее сторону Алекс глянул искоса, успел заметить, как исчезают крылья, осыпаясь не перьями – снежинками.
Стыдно стало. Там, в долине, когда она сказала, что видела, Алекс понял – действительно видела. Она вместе с марой пила те, спрятанные, воспоминания, окуналась в них, забирая себе с запахами, звуками, страхами и стыдливой гордостью, от которой Алекса теперь тошнило.
И Крышкину тошнило тоже.
Он по глазам видел, а однажды заглянувши – не желал смотреть снова. И спеша убраться подальше, почти бегом бросился к кораблю. Пламя оплавило камень, сделало вязким, скользким, и сапоги разъезжались в нем, как в грязи. А стоило задержаться на минуточку, как камень схватывался тонкой пленкой. И тогда ногу приходилось выдирать с хрустом.
Но сапоги держались.
Сапоги Бьорн подарил. И плащ тоже. Фляга на боку – от Ульдры. И рубашка ею сшита. Аллочка никогда не шила рубашек, а отец если что и дарил, то деньги. Как будто деньги что-то решали.
Отец сбежал из Ниффльхейма и теперь Бьорн умер.
Алексу-то что делать?
Идти, карабкаться на холм, на который Джек поднялся просто. Ползти, цепляться за уступы, за осколки весел, что прорастали из гранита. Держаться прямо под черным взглядом драконьих глаз.
115 
