138 
Сквозь пелену дождя — гроза отступила, бросив тучи, — желтели окна дома и редкие цветы газовых фонарей, защищенных от воды стеклянными колпаками. Все это выглядело таким мирным… Наверное, если подойти ближе, я услышу музыку. А вдруг среди теней, что мелькают за витражными стенами, узнаю знакомую? И не потому ли стою, уставившись на этот растреклятый дом, вместо того чтобы сбежать?
Оцепенение длится недолго. Я отступаю, прячась среди карет. Лошади меня не боятся, а люди, спрятавшиеся от дождя под безразмерными плащами, не замечают.
Даже хорошо, что я сюда попала. Если королевские ищейки сумеют взять след от тюрьмы, то здесь, на этом дворе, наверняка его потеряют.
Очередной экипаж перегораживает путь. Я замираю.
Он похож на остальных, брат-близнец в черной лаковой шкуре, по которой стекают потоки воды, грозя смыть и позолоту. И герб на двери — что клеймо. Я не верю собственным глазам и, забыв про осторожность, тяну руку, касаюсь этого клейма. Белое поле, разделенное на четыре части. Алая звезда. Черный полумесяц. И разрезанное пополам древо.
Я видела этот герб.
Над дверями старого особняка.
И на посуде.
На фамильных портретах.
На старом перстне, который дед носил, не снимая… я видела этот герб столько раз. И, увидев снова, испугалась: вдруг я придумала его? Вот именно здесь, от отчаяния и страха?
Пальцы говорили, что глаза не лгут.
Решение следовало принимать быстро, пока меня не заметили. Забраться внутрь? Там тепло, теплее, чем на улице. Нет. Герб рода еще ничего не значит, любой из сородичей может воспользоваться экипажем. Да и в карете, вполне вероятно, укрылся лакей… камердинер… паж…
Не важно кто, но он закричит и…
Нет, я не готова потерять этот шанс.
На мое счастье, задний ящик был не заперт и пуст, маловат, но если свернуться калачиком… и теплее будет. Я заползаю и падаю на жесткое дно, сворачиваюсь и лежу, обняв мокрый грязный тюк с одеждой. Как только его не потеряла?
Холодно.
Боль возвращается. Урывками. Кусками. Клочьями. Пальцы судорогой сводит, они вообще распухли и перестали двигаться. Меня знобит. Кажется, сознание вот-вот ускользнет, но я цепляюсь за него, как за ту виноградную лозу.
И дую на руки, пытаясь хоть как-то согреться, но все равно проваливаюсь в небытие, потому что, когда прихожу в себя, обнаруживаю, что карета движется. Скрип колес. Покачивание, почти как в колыбели, и снова тянет сомкнуть глаза… нельзя.
Мне надо увидеть того, кто в карете.
Мне надо…
Ехали долго. Или просто время вновь растянулось, я лежала, повторяя про себя детскую считалочку. Сбивалась. Начинала снова. А мы все ехали и ехали… и когда приехали, я просто не смогла остановиться.
Надо закрыть рот, пока меня не услышали, я пытаюсь, но не получается.
Руки не слушаются.
Похоже, поздно. Кто-то идет. Останавливается.
Крышка поднимается с оглушительным скрипом, и я все-таки прикусываю язык. Перед глазами двоится желтое пятно — это лампа. Тот, кто прячется за ней, меня убьет.
Или прогонит.
Или вернет в тюрьму… на что я надеялась?
Пятно отодвигается в сторону, и такой знакомый голос нерешительно спрашивает:
— Хвостик?
Надо ответить, но я не могу. Мне слишком холодно и страшно. Но ответ не нужен.
— Хвостик, жила предвечная! Как ты… Неважно. Все хорошо.
Плохо.
Меня тянут, а я не в состоянии пошевелиться. Деревянная кукла или, точнее, ледяная.
— Это я, ты узнаешь меня? Ты ведь узнаешь меня, правда?
Конечно, как я могу его не узнать. Я бы ответила, но сил нет.
— Тише. — Брокк держит осторожно и как-то неловко, но я только и могу, что прижаться к нему. Вдруг понимаю, как я выгляжу: мокрая, грязная… голая… в синяках и в крови. — Тише, маленькая моя, не бойся… сейчас позовем врача.
— Нет.
Я должна ему сказать.
Вдруг он не захочет связываться с беглой преступницей?
И я говорю, сбиваясь, про следствие, про тюрьму, про побег, про то, что гроза и камни, что холодно очень. И еще — что я не хочу доставлять ему проблемы. Я отогреюсь и уйду.
А Брокк все уговаривает немного потерпеть.
— Закрой глаза, — просит он.
Я подчиняюсь. Становится вдруг плохо, настолько плохо, что меня буквально наизнанку выворачивает.
Жаль. Ужин и вправду хорошим был.
— Так бывает после перехода. — Брокк даже сейчас не отпускает меня. — За Перевалом тебя не найдут.
138 
