Особенно,... 
128 
От подземника остался запах плесени и гнили, резкий, острый, не хищника, но падальщика.
— Они по одному не ходят, — всхлипнула Таннис. Отпустив нож, она схватилась за свитер Кейрена. Бедная бестолковая девочка, как она вообще решалась под землю спускаться? — Всегда стаей… а стаи крупные… они…
— Все закончилось…
— Ничего не закончилось, — с неожиданной злостью произнесла она и оттолкнуть попыталась. Сильная. Но Кейрен сильнее. — Они так просто не уйдут.
Это Кейрен уже понял.
— Ничего. Подождем, пока уйдут.
— А сколько ты продержишься? — в темноте не видно ее лица, и Кейрен разглядывает его кончиками пальцев, жалея, что слишком они грубые. Он помнит ее плоские скулы и крупный рот, губы шершавые, обветренные. Подбородок упрямый. И курносый нос с веснушками, бледными, выцветшими.
Она говорила, что в Нижний город редко заглядывает солнце.
— Столько, сколько понадобится.
Сутки точно.
Если повезет, и дольше… почему его не ищут? Или ищут, но…
— Расскажи, — попросил Кейрен, проведя ладонью по напряженной спине.
— Ты… меня лапаешь?
— Я тебя успокаиваю.
— Ну да…
Снова злится. Она забавная. Диковатая и… живая. Не прячет эмоции за маской приличий. Не притворяется кем-то иным, но…
— Успокаивает он, — Таннис попыталась отодвинуться, но пещера была слишком узкой. — Много вас таких… успокаивающих. Грент вот тоже… успокоить норовил. Едва не упокоил.
— Кто такой Грент?
Кейрен подавил вспышку иррационального раздражения: никто не имел права трогать его женщину.
— Сука одна, — пробормотала Таннис и, со вздохом, призналась. — Тебе он нужен. Это он затеял… листовки и бомбы тоже. Он из ваших, из Верхних. Он…
Ее ладони уперлись в грудь, отталкивая.
— Он дом взорвал. Мой дом.
Таннис выгибалась, пытаясь выскользнуть из его рук. Кейрен не позволил.
Дом?
Тот второй взрыв, эхо которого Кейрен услышал.
— Тише, девочка моя… я его найду…
Она вдруг перестала сопротивляться и сама вцепилась в Кейрена, уткнулась в плечо, всхлипнула очень тихо:
— Обещаешь?
— Клянусь. Найду. И его казнят.
— А меня?
— А тебя нет. Я же слово дал. Ты свидетель, ценный свидетель под моей защитой.
— Там много погибло… и все думают, что это я виновата… я бомбу принесла, а они… меня полиция ищет, — она жаловалась, выплескивая и пережитый страх, и чувство вины, горькое, невыносимое. Плечи Таннис часто вздрагивали, а на шее бился пульс. — И родители тоже… я должна была вместе с ними… коробку принесли… для меня… я в лавку вышла, купить хотела… дома есть почти нечего… а у меня деньги… и маме подарок… она мне платок отдала свой… я и тебе купила… мыла. С запахом.
— Каким?
Шепот Таннис ласкал шею теплом.
— Не помню… кажется, розы. И еще шоколад. Я себе купила шоколад… я его только однажды пробовала, — она судорожно выдохнула и снова сжалась. — А потом взрыв… и огонь… он дикий совсем. Страшный. Звуки пропали… я все видела, но ничего не слышала.
Ее шея окаменела. И спина была твердой. Пальцы, пробив вязку свитера, касались кожи Кейрена. Холодные.
— Я не хотела никого убивать…
— И поэтому выбросила бомбу?
Кивок.
— Грент говорил, что на складе никого не будет… охрана только, но ее уведут. Предупредят. А я поверила… я не дура, Кейрен, но мне хотелось ему верить. Он обещал деньги. Много денег. И я… я бы могла сообразить, что Грент не станет рисковать, предупреждая кого-то…
Горячий лоб. И мягкая влажная щека. Она плачет?
Плачет.
Слезы на вкус горькие, а Таннис хмурится. Кажется, Кейрен и в темноте способен уловить выражение ее лица.
— Я поверила, потому что…
— Тебе нужны были деньги.
— Да. Думала, уеду…
— Из Города?
— Хотя бы на другой берег. Там солнце часто появляется. И заводов нет. Баржа проплывает в половине шестого… и мамаша встает. Отцу ничего, он храпит, а я слышу, как она встает и ходит, ворчит. Ей спина болит. А мазь воняет зверски… потом она посудой звенит, завтрак готовит… а в шесть уже Большая Бетти с углем ползет. У нее голос громкий. И за стеной тоже начинают копошиться. Стены в доме тонкие. Слышно все… иногда Стелла клиентов приводит на дом. Так нельзя, конечно, но управляющий отвернется, если заплатишь…
128 
