— Нет, — Таннис тряхнула головой. — Уходить надо. Прятаться. На всех тебя не хватит.
Успокоиться.
Взять деньги. И сумку. Бросить в нее хлеб, сыр… что под руку подвернется.
— Идем.
Кейрен раздевался.
— Возьмешь одежду. У… этой ипостаси нюх более тонкий. И слух получше будет, — он аккуратно сложил свитер, стянул штаны и, Таннис, покраснев вдруг — можно подумать, она голых мужиков никогда не видела — отвернулась.
Надо собираться, а не…
…и чашку взять, фарфоровую, с тонкими стенками и позолотой на ручке. Памятью о человеке, которого давно уже нет. Леди Евгения ушла за месяц до казни Войтеха, и вещи ее, все, включая расшитую скатерть, и вазу стеклянную, в которой даже зимой стояли букеты, и портреты незнакомых людей, и ложечки серебряные, разошлись по квартирам. Только и осталась, что эта чашка, и то потому что Войтех принес, сказал — подарок.
Тихое рычание вывело из задумчивости.
— Возможно, идти придется без света, — Таннис завернула чашку в грязное полотно. Одежду Кейрена она подобрала, затолкала в сумку. — Свет их приманивает… и движение. Когда я скажу, что нужно замереть, замри, пожалуйста.
Пес кивнул.
Огромный он все-таки… и теплый. Таннис провела рукой по загривку, и пес толкнул ее мордой в плечо, поторапливал, значит.
— Не отставай.
Она бросила последний взгляд на убежище, которое как-то сразу и вдруг перестало принадлежать ей. Этого места, заброшенного, забытого, было жаль. Как будто Таннис вновь лишили дома.
Нырнув в боковой проход, она замерла, прислушиваясь к окружающей ее темноте. Голоса были слышны, но… пес тоже навострил уши.
Тихо.
Вода журчит… потрескивает что-то… но далеко. А темнота ждет Таннис, обещая надежно спрятать. И надо поверить, ведь вера — это все, что ей осталось.
…в подземельях сотни сотен лиг коридоров. И подземники нечасто поднимаются так близко к поверхности. Здесь им неуютно. А люди не так уж и внимательны.
Она вывела Кейрена к колодцу, от которого расходились крысиные норы ходов, что сделанных людьми в незапамятные времена, что естественных, существовавших задолго до появления города. Таннис успела исследовать многие, но выбрала тот, что выводил на поверхность.
И шагнула было, вот только Кейрен, втянув затхлый воздух, щелкнул хвостом и оскалился.
— Ждут? — одними губами спросила Таннис.
Он кивнул.
Ждут.
Смешно надеяться, что подземники не знают, как на поверхность выйти.
— Эй! — донесся издалека насмешливый голос Томаса.
Сволочь он…
— Таннис, хватит прятаться! Выходи, поговорим…
Охота. И сзади — загонщики, оттого и не прячутся, напротив, шумят, выгоняя к засаде… и скорее всего выходы на поверхность перекрыты. Возможно, что не все, но глупо надеяться на удачу.
И что остается?
Если вверх нельзя, то вниз можно… опасно, но вдруг да выйдет?
Войтех же говорил, что удача смелых любит. Только однажды и от него она отвернулась.
— Придется спуститься, — рука Таннис лежала на загривке Кейрена, и прикосновение к нему удивительным образом успокаивало. — Найти лежку и ждать. Сколько — не знаю. Полезем напролом — убьют.
Он кивнул и, вывернувшись, ткнулся влажным носом в щеку.
— Только не лижись. Жуть до чего не люблю, когда собаки лизаться начинают, — проворчала Таннис, с трудом сдерживая слезы.
Жутко.
До кома в животе. До холода по хребту. До икоты, сдерживать которую получается еле-еле… и уже виселица не видится ей чем-то страшным.
Подземники — страшнее.
…и лучше забыть о том, втором и последнем, к ним визите, когда Войтех представил Таннис подземному королю и его свите.
Спускались быстро.
Шаг. И поворот.
Ступеньки. Осыпь, которая с шелестом скользит под ногами. Трещина в скале и крысиное гнездо, на которое Таннис едва не наступила. Шорох под ногами, словно сам пол приходит в движение. И острые иглы на загривке Кейрена дыбом встают, а из глотки вырывается рычание.
— Тихо! — она дернула его за ухо, и Кейрен замолк.
Крысы расступаются, позволяя пройти. Они чуют запах человека и зверя, слишком крупного и с виду надежно упрятанного под чешую брони, чтобы напасть. Но для тех, кто вздумает сунуться по следу Таннис, крысы станут неприятным сюрпризом.
Томас крыс ненавидит.