97 
Что же касается Рено, то ему не понадобилось сложных выкладок – хотя генеалогическое древо обольстительной Изабеллы, чей образ он всегда носил у себя на груди, было очень и очень разветвленным: король Генрих доводится ему двоюродным братом, так как мать Рено, Мелизанда, и мать Генриха, Алиса, были родными сестрами по матери. Разумеется, он никому не собирался сообщать о своем родстве с королем, но про себя улыбнулся, сразу почувствовав симпатию к славному Генриху, который так здорово расправился с войсками еретика-императора и с такой щедростью теперь принимал гостей.
Никосия очаровала его не меньше, чем его товарищей, которые тоже никогда не видели восточного города. Они любовались балконами, утопающими в цветах, галереями и террасами, куда обитатели выходили вечером подышать прохладой, крытыми узкими улочками, в тени которых продавали медные кувшины, пестрые вышивки, резные табуреты и столики, а также мешочки с пряностями, глиняные амфоры с винами, сладости, масло и благовония – словом, всевозможные богатства изобильного восточного рынка. Удивился Рено и отсутствию вокруг города крепостных стен, но узнал, что он тщательно охраняется днем и ночью стражниками, которые носят с собой, кроме оружия, еще и флейты с тамбуринами. Больше всего на свете жители города боялись пожаров, поэтому на каждом шагу стояли большие кадки с водой, которые в любой миг можно было опрокинуть на вспыхнувший язычок пламени. В честь гостей дома были украшены коврами и переливающимися тканями, а на балконы и террасы вышли в своих лучших нарядах женщины – что само по себе было необыкновенным зрелищем! – и бросали крестоносцам цветы и букетики мирта.
У дверей дворца королева Стефания, дочь армянского царя Гетума I, встретила французскую королеву с ее дамами и свитой и сама проводила ее в покои, где путешественницы могли бы отдохнуть. А оба короля в это время вместе со своими рыцарями отправились по просьбе Людовика в собор, чтобы отслужить благодарственный молебен.
Посвященный мудрости Божией – по-гречески Софии – просторный собор, строительство которого начала еще покойная Алиса, должен был состоять из трех нефов, и сейчас его еще достраивали. Каменщики, которые трудились над третьим нефом, пришли вместе со своим зодчим поприветствовать французского короля и встали перед ним на колени, но король, отбросив все церемонии, расцеловал Ода де Монтрея и поздравил его с тем, что тот уже успел немало потрудиться. Молебен начался с восторженно пропетого всеми присутствующими «Приди, Дух творящий…». Потом все вернулись во дворец, где немного отдохнули в прохладе, а потом уселись за пиршественный стол. Каких только разносолов гостям не подавали: лесных жаворонков, маринованных в уксусе, садовых овсянок в виноградных листьях, барашка с пряностями, свинину с кориандром, рыбу в оливковом масле, колбасу с чесноком, всевозможные овощи и фрукты, а на десерт – сладости с медом, которые умели делать только на Кипре. Все это дополняли ароматные кипрские вина, от которых не у одного гостя закружилась голова.
Рено по своему обыкновению пил весьма умеренно. Даже если вино приходилось ему по вкусу, он пил его понемногу, предпочитая контролировать ситуацию и не терять ощущения реальности. А кипрские вина он пил тем более осторожно, поскольку они были крепки и насыщенны и быстро ударяли в голову. Жерар де Френуа не был так осмотрителен, он не смог подняться из-за стола, и пришлось подхватить его под руки, чтобы он не упал. Его повели к месту расположения, поддерживая с двух сторон, Круазиль и Рено, тогда как другие рыцари оказывали подобную же услугу иным жертвам Бахуса. Близкое окружение короля и его брата Карла избежало подобной участи – все они ночевали тут же, во дворце. Зато принцу Роберу со своими приближенными предстояло пройти несколько шагов по улице. Ему гостеприимно распахнули двери Ибелины, самое знатное семейство на Кипре, отведя покои в своем роскошном особняке, отделенном от дворца всего лишь доминиканским монастырем. Когда графа д’Артуа, поскольку он был один, без супруги, разлучили с братьями, он страстно воспротивился этому обстоятельству. И тут же сообщил во всеуслышание, что главное правило для него – всегда и везде быть рядом с королем. Но он быстро успокоился, увидев, как близко к дворцу расположен особняк, тоже весьма похожий на дворец. На пороге сира Робера ожидали сенешаль кипрского королевства Бодуэн Ибелинский, носящий еще титул графа Яффы, и его престарелая мать Мелизанда, рожденная д’Арсуф, а теперь вдова Жана Ибелинского, чью память чтили все помнящие Иерусалимское царство. Ее мужа называли «властителем Бейрута», и его мощная рука служила надежной защитой для франкских городов, расположенных на сирийском берегу, против любых посягателей; последним из них был император Фридрих II. Но и он вынужден был отступить перед спокойной решительностью сира Жана.
97 
