47 
Герцог довольно ясно дал понять мадемуазель Делюзи, какого рода чувства он к ней испытывает. Несколько раз он пытался совратить ее, но всегда получал твердый отпор. О, Анриетта прекрасно понимала, отдайся она ему слишком рано, пропадут все преимущества. А она уже серьезно рассчитывала на многое. Отношения между супругами становились все хуже и хуже. Мадемуазель Делюзи подумывала: а вдруг дело кончится разводом? Что тогда? Кто знает, чего она сможет в этом случае добиться от мужчины, столь пламенно в нее влюбленного…
Услышав, что за ее спиной открывается дверь, гувернантка поторопилась собрать разбросанные по столу книги и обернулась, оказавшись лицом к лицу с вошедшим. Это был герцог. Он устало опустился на стул.
– Вы слышали? – спросил он.
– Конечно, – тихо ответила мадемуазель Делюзи, – для вас это настоящая Голгофа, господин герцог… Но, увы, каждый из нас должен нести свой крест, разве не так?
Герцог в порыве чувств вскочил и схватил ее руки, которые она, впрочем довольно мягко, попыталась высвободить.
– Если бы хоть вы были не так жестоки со мной, Анриетта! Разве вы не понимаете, как я вас люблю? Почему вы отталкиваете меня?
Он смотрел на девушку с обожанием. Никогда еще она не казалась ему такой красивой, такой свежей, как в этот жаркий и удушливый день. Она… Тоненькая, в бело-голубом перкалевом платьице в полоску, с тщательно уложенными в локоны волосами, с легкой белоснежной муслиновой косынкой, едва прикрывавшей плечи, – такой же белоснежной, как бесчисленные нижние юбки, оборки которых порой мелькали из-под платья. Он попытался было привлечь к себе это соблазнительное создание, но она, как всегда, увернулась и мягким движением отвела от себя руки, уже готовые сжать ее в объятиях.
– Умоляю вас, господин герцог! – прошептала она, искусно разыгрывая смущение. – Не надо… Не надо… Вы же знаете, я бедная девушка, простая гувернантка. Мое положение только чуть выше, чем у обыкновенной служанки. Все, чем я обладаю, – это моя честь, и я дорожу ею. Не лишайте меня моего единственного достояния! Хватит и того, что мне приходится каждый день выдерживать жестокую борьбу с самой…
Он не дал ей договорить, радостно пытаясь снова привлечь ее к себе.
– Анриетта! Анриетта! Значит, вы меня хоть немножко любите? Иначе с чем вам бороться? О, дорогая моя! Если бы я знал это наверняка, я сделал бы для вас все, что в моих силах. Вам больше не пришлось бы раздумывать, стоило ли уступать моим желаниям! Только скажите, что вы меня любите, только скажите…
На этот раз ему удалось обнять ее, но она вскрикнула и, высвобождаясь, очень быстро и испуганно произнесла:
– Господин герцог!.. Сюда идет Берта! Будьте осторожны! Если нас увидят…
С каждым днем герцог все чаще жаловался на свою жену. По его словам, он не только жестоко страдал от ее буйного нрава, но еще скрывал какой-то «страшный секрет». Именно этой тайной объяснялось то бесчеловечное отношение, которое он «вынужден был проявлять по отношению к супруге». Теобальд довольно быстро сообразил, что вспыльчивый характер герцогини – еще не повод отобрать у нее детей, а ему хотелось отнять их окончательно и доверить заботам той, кого он так любил. Но Фанни, к его глубокому сожалению, вовсе не спешила становиться по-настоящему сумасшедшей, на что он уже давно надеялся. Вот ему и пришлось изобрести этот «секрет», который он якобы мог доверить лишь самому близкому человеку. Послушать его, так несчастная женщина совершила столь дикое преступление, что лишение ее родительских прав было бы слишком слабым наказанием, а для самих детей – истинным спасением.
Естественно, подобные намеки разжигали любопытство молодой интриганки. В конце концов она сказала герцогу, что, может быть, позволит себя уговорить, если в обмен, как последнее доказательство своей любви, он выдаст ей этот пресловутый секрет.
Тогда он заговорил в открытую. То, что он сказал гувернантке, было столь грязно и ужасно, что, будь во всем этом хоть капля правды, любой человек, дорожащий своим честным именем, должен был бы об этом молчать. Но герцог был готов на любое безумство, лишь бы эта женщина отдалась ему. Однажды вечером он наконец решился и прошептал: нельзя подпускать детей к матери из-за того, что она много раз пыталась развратить их.
Низость герцога могла бы отпугнуть любую женщину, имеющую хотя бы жалкое подобие сердца. Но мадемуазель Делюзи, услышав все это, почувствовала, что ей в руки идет крупная добыча. На такое она не могла надеяться даже в самых сладких снах. Ни за какие сокровища мира она не согласилась бы упустить свой шанс. Анриетта, не дрогнув, выслушала герцога и сделала вид, что поверила. В ту ночь герцог Теобальд впервые открыл дверь в спальню гувернантки своих детей.
47 
