67 
Внезапно швед оттолкнул от себя стол и вновь начал прерванный разговор:
– Теперь ты можешь мне сказать, от кого ты получил такую не правдоподобную информацию.
Меня удивляет, что едва удостоенный чести быть принятым в Трианоне, ты сразу присоединился к презренной партии сплетников.
Жиль нахмурил брови. Ему вовсе не понравился взятый Акселем тон, даже приняв во внимание его мрачное похмельное настроение и головную боль, и он не мог перенести это спокойно.
– Эта не правдоподобная, как ты говоришь, информация была перехвачена мной сегодня ночью в одной из рощ Трианона. Там два незнакомых мне человека, мужчина и женщина, очень заинтересованно обсуждали вопросы твоей частной жизни. Знаешь ли ты графиню де Ла Мотт-Валуа?
– Никогда не видел и не слышал о ней.
– Хорошо. Эта женщина очень предприимчива, очень хорошо владеет подобранными ключами, открывающими ящики секретеров, к которым не должна и близко приближаться. Во всяком случае, эта женщина тебя отлично знает и…
– Ты принес доказательства того, о чем только что мне сказал? – сухо и нетерпеливо оборвал его Ферсен. – Это все россказни.
– А это? Это тоже россказни?
Мелькнувшее в руках молодого человека полураскрытое письмо подрагивало теперь на компотнице, словно жило собственной жизнью. Ферсен схватил его, судорожно взглянул. Внезапно его лицо побагровело. Он поднял на Жиля взгляд, пылающий бешенством.
– Где ты это украл? – вскричал он.
В тот же миг Жиль вскочил. Он был на целую голову выше Ферсена.
– Если ты хочешь продолжать разговор, доставь мне удовольствие, возьми эти слова обратно! – холодным тоном приказал он.
Но Аксель в порыве кипящего гнева был вне себя.
– Почему это я должен брать их обратно? Ведь уже не впервые ты воруешь.
На этот раз Жиль побледнел. Его ноздри раздулись, взгляд голубых глаз стал цвета ледника под лунным светом. В нем не было гнева. Лишь внутренний холод леденил его чувства. Он ощущал, что в этот момент их дружба умирает. Может, он позднее и будет от этого страдать, но сейчас он был не в силах остановиться.
– В самом деле я украл это письмо, – заявил он спокойным голосом. – Я взял его у человека, которому это письмо передала его сообщница.
Она передала его некоему принцу, в личности которого я не уверен до конца. Однако тот намеревался использовать его в губительных для короны целях. А так как целью этой кражи было возвращение письма его автору, то я не нахожу этот поступок предосудительным.
Ферсен гневно пожал плечами.
– Теперь уже принц, да еще неизвестный. Как это все не правдоподобно! Ты был более изобретателен.
Жиль сжал кулаки, стараясь сохранить спокойствие до конца.
– А я знавал тебя более умным. То, что ты отказываешься признать твои… ненормальные отношения с королевой, отношения, оскорбляющие как королевское величие, так и честь человека, щедро осыпавшего тебя благодеяниями и продолжающего это делать, если принять во внимание последний дар для покупки королевского шведского полка; то, что ты отказываешься признать это, в конце концов, вполне естественно для тебя.
Я думал, что ты поймешь мои намерения. То, что я сделал, я сделал из чувства дружбы, из чувства признательности тебе за все, что ты сделал для меня, а также из чувства долга перед королем. Ответь же мне, хочешь ты выслушать все, что я хочу сказать тебе и затем отказаться от сегодняшнего безумного свидания?
– Нет, сотни раз нет. Не хочу больше ни единого слова слышать по этому поводу, – завизжал Ферсен в ярости, ослепленный гневом, в который его ввели слишком разумные слова Жиля. – Я не хочу больше слышать, как ты произносишь это слишком священное имя, как ты забрызгиваешь его грязью, проклятый бастард.
Кулак Турнемина обрушился словно катапульта на лицо шведа. Он рухнул на пол, тихо охнув, и точно в этот момент дверь открылась и в ней появился человек, словно сошедший с последней модной гравюры.
На нем был элегантный английский фрак тонкого драпа в синюю с серым полоску, серые штаны и шелковые чулки, также в полосочку в тон фраку, поверх высокого воротника был артистически завязан белый муслиновый галстук. Все это дополнялось девственно-чистыми батистовыми манжетами с плиссировкой, прической, походившей на фронтон дворца, и большой черной шляпой с полями, отогнутыми спереди и сзади.
Одетые в перчатки руки держали длинную трость черного дерева с золотым шаром наверху, которой он толкнул плохо закрытую дверь.
67 
