138 
– Конечно же не поэтому, монсеньер. Я глубоко уважаю Ваше королевское Высочество, надеюсь, вы меня извините, но должен признаться, что я не боюсь вас. Я ничего не сказал по той причине, что, обретая с каждым днем свои силы благодаря заботам госпожи де Гунольштейн, надеюсь очень скоро восстановить их полностью и вовсе не хочу отдавать полиции возможность улаживать мои дела. Я уже оказывался перед лицом господина д'Антрэга со шпагой в руке, и это не было для него благополучно. В следующий раз я его убью. Вот и все.
Красное лицо принца озарилось улыбкой, но глаза оставались внимательными и холодными.
– В самом деле, вы уверены, что это был д'Антрэг? Его не было в Париже в декабре. За три дня до нападения на вас он уехал в свое поместье Виваре. Он хотел провести Рождество в семейном кругу. Тут какая-то ошибка.
На улыбку герцога Жиль ответил такой же улыбкой, с таким же холодным взглядом.
– Если Ваше королевское Высочество говорит так, значит, так оно и есть. Вы видите, монсеньер, у меня были основания хранить молчание. Я, должно быть, слышал или видел какого-то призрака.
Последовало короткое молчание, оба изучали друг Друга. Филипп Шартрский прервал его взрывом смеха.
– Пусть будет так, шевалье. Вы действительно очень остроумный человек. Мне доставит большое удовольствие поговорить с вами еще до вашего выздоровления. Может быть, я навещу вас с моими друзьями. Ваши подвиги в Америке создают вам большой успех у женщин. Посмотрим, как вы ведете себя с мужчинами. Кстати, я видел у вас довольно странного слугу. Он индеец?
– Именно так, монсеньер. Это воин-ирокез из племени онондага. Он привязался ко мне, когда мы переплывали реку Делавэр. Он еще и колдун.
– Превосходно. Вы должны мне его продать.
Я надену на него костюм его племени. Это будет иметь большой успех в гостиной.
– Вам его продать? Монсеньер, это невозможно! – воскликнул оскорбленно Жиль. – Друзей не продают! Понго мой друг, он очень дорог мне.
– Ну уж, так ли! Я знаю, чего стоят друзья. Я готов дать целое состояние за этого малого. Видите ли, дорогой мой, этот Лафайет только что вернулся из своего путешествия. Говорят, с большим триумфом. Он привез оттуда молодого индейца, тот весь в великолепных перьях и повсюду его сопровождает. У Лафайета такой успех, что это меня задевает.
Жиль засмеялся.
– Не говорите мне, монсеньер, что первый принц королевства нуждается в каком-то декоративном индейце, чтобы быть первым в салонах. Я очень сожалею. Если бы Понго был просто слугой, я бы без всяких колебаний подарил бы его Вашему Высочеству, и без всяких денег. Но это мой верный друг. А кроме того, он свободный человек.
И уж позвольте мне быть таким же щепетильным по отношению к моим друзьям, как и вы к вашим.
– Вы выиграли! – воскликнул Филипп. – Решительно вы мне нравитесь. До скорого свидания!
Филипп Шартрский сдержал слово. Когда Жиль, поддерживаемый Понго, опираясь на трость, смог выйти из комнаты в просторную гостиную, он увидел в ней гостей принца-англофила, собравшихся на чай по-английски. Там были Виктор де Брогли, Матье де Монморанси, Луи де Карбон, красивый бастард Людовика XV, Жирарден. Были там и боевые товарищи Жиля, а главное, там был настоящий Друг виконт де Ноайль, который без всяких церемоний бросился к Жилю и сердечно обнял его. Чай по-английски превратился во встречу старых боевых друзей.
– Королевская служба чего-то стоит лишь во время войны, – заявил он Жилю. – Тебе нечего делать в Версале, друг мой. Время раболепия кончается. Приходит новое время, это время свободных людей, благословенное время братства.
Америка показывает нам путь.
– Ноайль, друг мой, через мгновенье ты будешь мне говорить о республике, а мне придется нелестно отозваться о ней, и мы будем вынуждены пойти на лужайку. Ну, дай же мне время поправиться. Есть новости о Ферсене?
– Никаких! Он по-прежнему в Швеции. Ты знаешь, что Лафайет возвратился? Он просил передать тебе самые теплые слова и пожелания выздоровления.
– Как жаль, что он сам не пришел! Мы столько вылазок совершили вместе! Я был бы очень счастлив его увидеть!
– Он тоже. Но он уже уехал в новый крестовый поход. На этот раз речь идет о протестантах Франции, которым он хочет улучшить условия жизни. Он заявляет, что эти условия отвратительны. Против них нет открытого преследования, но они зависят от капризов короля, королевы, от парламента; от любого министра. И это правда!
138 
