Нет, Хейке старался вытеснить эту мысль из своего сознания.
Когда Тула была уже готова к отъезду, Хейке протянул ей маленький кожаный мешочек.
— Вот, мой друг, здесь два снадобья из сокровищ Людей Льда. Я написал, для чего они предназначены, а также указал точную дозировку на листке бумаги.
Тула, знающая, с каким трудом Хейке освоил грамоту, благодарно улыбнулась и подумала, что постарается разобрать его почерк, даже если ей понадобится на это полжизни. Ведь этот подарок был для нее дороже золота!
— Но, — предупредил Хейке. — Не злоупотребляй этим!
— Разумеется, не буду, — сказала Тула. — Я уже это усвоила.
Хейке вздохнул.
— Когда на твоем лице такое ангельское выражение, Тула, я ожидаю самого худшего. Ну, прощай, моя девочка, и не соблазняй по дороге моего сына!
— У Эскиля иммунитет против моих дурацких затей, — засмеялась она.
— А у нее — против моих, — сказал Эскиль. — Просто мы не относимся к одному и тому же виду животных.
— Вовсе нет, относитесь, — сказала Винга. — Просто вы оба разумны. Еще одно кровосмешение среди Людей Льда было бы катастрофой!
— По-моему, хуже уже некуда, — заметил Хейке.
Они обнялись, всплакнули — и Тула с Эскилем отправились в путь.
Ее не покидал страх. Ей все время казалось, что демоны смотрят ей вслед. Она не помнила, есть ли на чердаке окна. Разве на крыше не было маленькой башни, сообщавшейся с чердаком?
Что, если они теперь стоят там, наверху?.. Ведь они могут преследовать ее повсюду, где бы она ни была, независимо от времени и места! А если они увидят, как она скачет прочь и тут же отправятся вдогонку? Или усядутся на коня позади нее? Нет, ей нужно было успокоиться. Но она не могла отделаться от этих мыслей. До каких пределов простирается их территория? До въезда в Гростенсхольм? Или дальше?
Она не думала, что дальше границ округа. Хейке как-то рассказывал ей, что все призраки в его доме — выходцы из этого округа.
Ворота усадьбы… до них еще ехать так далеко. По спине у нее бежали мурашки от страха. Эскиль повернулся и помахал рукой своим родителям, но она не смела оглядываться. Ни за что в жизни она не оглянулась бы назад!
Может быть, немного позже. Не надо гнать коня, а то демоны, которые, возможно, наблюдают за ней, Подумают, что она уезжает навсегда. Господи, что за неразбериха у нее в мыслях!
А вот и ворота. Они остались позади! Теперь она спасена?
Она не знала этого наверняка. Эскиль тоже нервничал, но по другой причине. И Тула еще не знала по какой.
Свой баул ей пришлось оставить в Гростенсхольме, поскольку они отправились верхом. Но лошадь была выносливой, так что все личные вещи она взяла с собой. А баул обещали передать ее родителям при следующей встрече.
Они выехали на равнину. Эскиль весело рассказывал о предстоящем им пути, но Тула отвечала немногословно. Ее лицо и все ее тело окаменело от подспудного страха.
Ей казалось, что они слишком медленно тащатся по равнине.
Наконец они достигли последнего холма, откуда открывался вид на Гростенсхольм. Эскиль остановился и оглянулся. Но Тула не осмеливалась это делать. «Я напишу письмо, — совестливо подумала она. — Теплое письмо, в котором поблагодарю за проведенное там время и проявленную ко мне любезность… Интересно, удивится ли Эскиль?»
Она усмехнулась.
— Я никогда не могу достойно покинуть какое-нибудь место, — сказала она, как бы оправдываясь. — Стоит мне оглянуться назад, как я тут же становлюсь сентиментальной.
— Ты? Мне казалось, что ты тверда, как кремень, — сказал он, трогая с места коня.
— Мне тоже так казалось. Но во мне есть не только это, во мне есть все.
Это было действительно так: она была такой сложной, словно в ней соседствовало сразу двадцать различных людей.
— Почему ты думаешь, что я так тверда? — поинтересовалась она.
Эскиль пожал плечами.
— Потому что ты никогда не показываешь своих чувств. Никогда не знаешь, что от тебя можно ожидать.
Ничего себе! А он, оказывается, наблюдателен, этот молодой мошенник! Тула была удивлена, что так плохо понимала его.
Через некоторое время они въехали в поредевший уже лес, через который когда-то, покидая Гростенсхольм, скакала верхом Суль, радуясь своей новообретенной свободе. Теперь от этого леса остались лишь отдельные группы деревьев, среди которых выросли дома. Здесь начинались теперь окраины Кристиании. «Со временем город поглотит и Гростенсхольм», — с сожалением подумала Тула.