Особенно,... 
74 
Его жирная рука потянулась к плечу, прикрытому простыней, и нетерпеливо скользнула под нее, желая прикоснуться к мягкой нежной коже. Катрин застонала: это было плечо, укушенное Жилем. Ла Тремуйль поспешно отдернул руку и, остолбенев, принялся рассматривать кровь на ней.
— Сжальтесь, — упрашивала Катрин, — не трогайте меня. Мне больно!
Вместо ответа Ла Тремуйль отбросил одеяло. Его взору предстало покрытое синяками, царапинами, запачканное кровью тело. Толстый камергер побагровел от злости.
— Грязная собака! Как он посмел проделать такое, когда она предназначалась мне! Он мне за это дорого заплатит!
Катрин с замиранием сердца наблюдала за этой дрожащей, словно желе, массой. Но Ла Тремуйль принял ее удивление за страх. С неожиданной нежностью он аккуратно прикрыл шелковым одеялом истерзанное тело.
— Не бойся, малышка! Я тебе не сделаю ничего плохого… Я не бесчувственная скотина и слишком ценю красоту, чтобы пользоваться ею по варварски. Ты принадлежишь мне, а он посмел бить тебя, всю изранил, тогда как тебе с утра надлежало быть у меня…
«Вероятно, — подумала Катрин, — такое он не может простить: ведь Жиль осмелился испортить вещь, уже принадлежавшую ему. Его возмущение было бы не менее энергично, если бы побили его собаку, лошадь или испортили ювелирное украшение…» И она решила этим воспользоваться.
— Сеньор, — запричитала она, — не могли бы вы прислать служанку, чтобы она занялась моим плечом. Мне так больно!
— Я пошлю к тебе не только служанок, но и слуг. Они немедленно перенесут тебя ко мне, милая Чалан… Так тебя зовут? За тобой будут ухаживать, лечить; я подожду твоего полного выздоровления.
— Да… но как же мессир де Рэ?
Злая складка пролегла в уголках толстогубого, жирного рта.
— Ты больше о нем не услышишь! Ко мне никто не смеет входить без моего разрешения, и он в том числе! Он хорошо знает, что, если ослушается, я немедленно отправлю его в Анжу, в родовое имение. Подожди, я сейчас вернусь.
Он уже уходил, но, влекомый страстью, не в силах сдержать себя, ласково погладил Катрин поверх одеяла.
— Скорее поправляйся, малышка! Ведь ты будешь ласкова со мной? Не так ли?
— Я ваша покорная слуга, сеньор… — пробормотала Катрин, боявшаяся возбудить его чувства, — но сейчас мне так плохо, так плохо…
Он с сожалением убрал руку, потрепав ее по щеке.
— Ну, будь умницей! Поправляйся! Я жду от тебя море удовольствий!
Он удалился так стремительно, что Катрин не успела и рта раскрыть. Дверь громко захлопнулась. Не желая больше ни о чем думать, молодая женщина закрыла глаза, ожидая прихода слуг. Мысль о том, что она идет к Ла Тремуйлю, не страшила ее. Ничто не могло быть хуже, чем присутствие Жиля де Рэ… И потом, разве не за этим она приехала сюда: попасть в логово своего врага?
Через некоторое время к ней явились две старые служанки, страшные и морщинистые, напоминавшие цыганскую «фюри дай». Ее раны промыли, смазали мазью, перевязали. Все это сделали совершенно молча. Они удивительно походили друг на друга в своих черных платьях и скорее напоминали плакальщиц, но руки у них были ловкие и нежные. Когда все необходимое было сделано, Катрин почувствовала себя значительно лучше. Она поблагодарила, но старушки только молча поклонились и уселись в ногах кровати, где замерли в неподвижной позе, словно два старых сучка. Потом одна из них хлопнула в ладоши, и в комнату вошли Двое слуг с носилками, на которые старушки усадили Катрин, переодетую в чистую рубашку, белую далматику и прикрытую шерстяным одеялом.
Кортеж двинулся по узкой лестнице на верхний этаж к двери, у которой ожидали слуги с факелами. Один из них наклонился, когда носилки поравнялись с ним, и Катрин чуть было не вскрикнула от удивления. В слуге, одетом в ливрею с голубыми орлами Ла Тремуйля, бородатом и длинноволосом, она признала Тристана Эрмита.
Она даже не пыталась понять, как он здесь очутился. Ей стало спокойнее, она была не одна среди врагов. Закрыв глаза, она проследовала в свою новую тюрьму.
Глава пятая. ГОСПОЖА ДЕ ЛА ТРЕМУЙЛЬ
Торжественность, с которой Катрин устроили на новом месте, показала, какое большое значение главный камергер придавал своей персоне. Когда ее привели в одну из боковых башен, примыкающих к донжону, она прежде всего увидела роскошную кровать, закрытую занавесями из красной саржи, занимавшую большую часть этой комнатки с малюсеньким окном. Ее заботливо уложили на мягкий матрац и оставили под наблюдением двух старух, что ей не доставило никакого удовольствия. Одна из них все время находилась в комнате, сидя в ногах кровати, неподвижная и молчаливая, как каменная статуя.
74 
