39 
Той, что скакала впереди, было около тридцати. Элегантно одетая, в платье из голубого шелка, со светлыми волосами, заплетенными в косы и подобранными под короткий головной убор из бархата, тоже голубого цвета. Бледно-голубая вуаль едва прикрывала лицо. Она была очень красивой, и сердце тревожно сжалось.
Охотники, не заметившие четырех наездников, уже входили в ворота замка.
– Кто это? – спросила Леонарда, не скрывая своего удивления. – Разве мессир Филипп не говорил, что у него нет никаких родственников?
– Может быть, это его гости, – предположил Деметриос. – Сейчас мы все узнаем.
Но Фьора остановила его, увидев прачку, идущую от реки с корзиной белья. Она подозвала ее:
– Извините меня за любопытство, – любезно сказала она, – но я думала, что в замке никто не живет. Ведь графа Филиппа нет дома, не так ли?
Служанка ответила Фьоре с глуповатой улыбкой:
– Точно, его нет!
– А эта дама, которая только что въехала? Вы знаете, кто она?
– Ну... Это хозяйка замка. Это госпожа Беатриса.
– Беатриса... де Селонже?
– Ну да.
Это «да» ударило Фьору как пощечина. Лицо ее вспыхнуло. Чувствуя, что она сейчас не выдержит и разрыдается, Фьора сжала поводья, резко развернула лошадь, которая чуть не сшибла прачку, затем, вонзив каблуки в бока лошади, с диким криком пустилась в галоп через всю деревню, которую и пересекла со скоростью пушечного ядра.
Эстебан ринулся вскачь за Фьорой, за ним Деметриос, который едва поспевал за ними. Бедняжка Леонарда совсем отстала. Кастилец был превосходным наездником. Пригнувшись к холке лошади, которую то и дело подстегивал, он пытался сократить расстояние в надежде догнать Фьору еще до того, как та достигнет леса, ибо он прекрасно понимал, какая ей грозит опасность. Он не кричал, не звал, потому что это еще больше бы возбудило понесшую лошадь. И все же ему удалось поравняться с Фьорой. Он видел, что она просто вцепилась в поводье, даже не пытаясь управлять лошадью. Тогда, взяв уздцы в зубы, Эстебан наклонился, схватил Фьору в охапку, вырвал ее из седла и посадил впереди себя. Только потом он натянул поводья и остановил свою лошадь. Фьора соскользнула на землю почти без чувств, а ее лошадь, освободившись от наездницы, скрылась среди деревьев.
Уже спускалась ночь, а путникам надо было найти убежище. Немного пришедшая в себя от испуга Леонарда попыталась привести Фьору в чувство. Она предложила поехать в монастырь Тиль-Шатель, где они могли бы переночевать в доме для гостей.
– Самое лучшее теперь для нас – это добраться туда. Но клянусь всеми чертями ада, я собственными руками задушил бы этого Филиппа де Селонже!
– Сама ничего не могу понять, – сказала шепотом Леонарда. – Если я и видела когда-нибудь влюбленного мужчину, так это был он... когда покинул спальню после брачной ночи. Да! Попробуй влезь в чужую душу! В тот момент он, конечно, любил ее, но посчитал более удобным забыть, что был женат. Стало быть, я плохо поняла его.
Придя в себя, Фьора горячо поблагодарила Эстебана, затем без лишних слов села на возвратившуюся и успокоившуюся лошадь.
Когда дверь маленькой комнаты, которую она разделяла в монастыре с Леонардой, закрылась, Фьора тихо сказала, глядя в окно на темнеющий на холме замок, который она так хотела увидеть и где получила такую жестокую рану:
– Я поверила этому человеку и полюбила его. Он же насмеялся надо мной и сыграл со мной недостойную комедию. Но придет час, когда он горько пожалеет о том, что встретил меня.
Сказав это, она медленно сняла с шеи цепочку с кольцом Филиппа и минуту смотрела на него:
– Залог его верности! – тихо сказала она с горечью. Затем она протянула кольцо Леонарде: – Завтра отдайте его настоятелю этого монастыря на благотворительные дела. И еще. Я умоляю вас, не говорите мне никогда, никогда больше об этом человеке!
Часть II
Париж в опасности
Глава 5
Месса в соборе Парижской Богоматери
Некоторое время спустя, после вечерни со звоном колоколов, запыленные и уставшие путники спускались вниз по длинной улице Сен-Жак по направлению к Сене. Душный августовский день был почти непереносим: с приближением вечера с запада подул на Париж влажный ветер, и все флюгера на крышах повернулись в одном направлении.
На улице было много народу. Это был час, когда заканчивались занятия и студенты высыпали на улицу группами или поодиночке, забыв на время о тонкостях схоластики, с чернильницами, подвешенными к ремню, и со шляпами набекрень. Жизнерадостная молодежь растекалась по улочкам и переулкам. Внезапно смех и болтовня прекратились, когда появился эскорт вооруженных людей – пеших и на лошадях, которые вели в Шатле полдюжины бродяг со связанными за спиной руками. Раздались крики. Некоторые злоумышленники были знакомы школярам, которые, не страшась, подбадривали их, чтобы подразнить солдат городского судьи.
39 
