Де Бац спокойно миновал заставу у ворот города, не вызвав никакого подозрения у стражи, попивавшей горячее вино и обсуждавшей последний номер газеты. Немного дальше на улице Шаронны, пустынной в этот час, высились здания заброшенных и разграбленных монастырей. Барон вошел в монастырь Святой Магдалины Тренельской и, не пользуясь фонарем, легко добрался до ризницы, разграбленной и лишившейся своих священных сосудов. Но несколько шкафов сохранились в отличном состоянии. Именно здесь де Бац устроил себе «театральную костюмерную», спокойно превращаясь в выбранного им персонажа. Он остановил свой выбор именно на этом монастыре по нескольким причинам. Одной из них была любовь к родным местам. А предпоследняя настоятельница монастыря доводилась де Бацу родственницей. Ее звали Люция де Монтескью д'Артаньян. Она устроила в службах обители небольшую мастерскую по производству лавандовой воды. Цветы доставлялись из родного Арманьяка. Санкюлоты разбили перегонные кубы как предметы колдовства, и еще долго потом весь квартал благоухал сожженной лавандой. Этот запах держался до сих пор и прогонял любопытных.
Когда барон выбирал себе укрытие, сыграло свою роль и то, что этот монастырь считался местом проклятым. Особо боязливые клялись, что видели там призраки Анны Австрийской, основательницы монастыря, и ее самой верной фрейлины Мари де Отфор, герцогини Шёнберг, умершей в этом монастыре и здесь же похороненной.
Де Бац и Мари – она единственная знала об этом его тайном убежище – поощряли эти слухи. Для того, кто хотел спрятаться, монастырь Святой Магдалины Тренельской был идеальным местом. К тому же из обители существовало множество выходов.
Спустя час на улицу вышел гражданин Агриколь со своей трубкой и грубой палкой. Он дополнил свой наряд широким плащом и поменял сабо на грубые башмаки со шнуровкой. «Старик» направился к Бастилии, вернее, к тому, что от нее осталось. Лали наверняка присутствовала на всех заседаниях Конвента. От нее барон собирался узнать обо всем, что там происходило.
Для необычного процесса – необычная юриспруденция. Суд над королем проходил совершенно иначе, чем любое другое судебное заседание. Людовику XVI запретили побриться в то утро, когда начался процесс. Потом его привезли в здание Конвента со всеми мерами предосторожности, о которых читал Питу, а затем его снова отвезли в Тампль. Теперь король остался один. Маленького дофина перевели в комнаты королевы, и Людовику XVI запретили всякое общение с семьей. Это стало для него самым жестоким испытанием в череде унижений, которым его непрестанно подвергали. Все следующие дни он отвечал на вопросы присланных Конвентом депутатов в своих апартаментах в Тампле. К нему приходили и его адвокаты, которым разрешили видеться и говорить с королем по два часа в день.
Накануне Рождества де Бац вернулся домой с Дево и Питу. Он устал, зарос многодневной щетиной, но оставался по-прежнему энергичным.
– Что бы там ни было, Конвент не настолько единодушен по поводу судьбы короля, – рассказал он. – Приблизительно половина высказывается за изгнание. Но вы понимаете, что обсуждение происходит весьма бурно. Есть трибуны, заполненные всяким сбродом, требующим смерти короля. И потом, депутаты, прежде чем войти в зал заседаний, проходят сквозь строй потрясающих пиками мужчин и совершенно ужасных свирепых женщин.
– Нельзя ли подкупить кого-нибудь из депутатов, чтобы обеспечить нам большинство? – спросила Мари. – Достаточно было бы одного голоса.
– Я знаю, но мы не можем больше рассчитывать на испанские деньги. Разумеется, из Мадрида в Конвент поступил официальный протест, и банк «Сен-Шарль» предупредил банкира Ле Культе, что он больше не гарантирует два миллиона ливров. Что же касается шевалье д'Окари, то он послал прекрасное письмо в Национальное собрание, чтобы призвать его к чувству справедливости и чести. Но от меня он бегает как от чумы. И потом, испанцу приходится скрываться. Его друг Шабо выдал его, обвинив в попытке подкупа с целью обеспечить бегство короля.
– И это после того, как он получил пятьсот тысяч ливров? – возмутился Питу.
– Денег у него уже нет или, вернее, почти нет, – вступил в разговор Дево. – Дело получило огласку, и некоторые из сограждан намекнули Шабо, что лучше будет поделиться, если он дорожит своей шкурой. Так какими средствами мы располагаем, чтобы купить спасительные голоса?
– Большим количеством ассигнаций, – вздохнул де Бац, – которые мало на что годятся в нынешних обстоятельствах. Этим людям необходимо золото... А большая часть моего состояния находится за пределами Франции, у английских, голландских и немецких банкиров.