— Тех сестер Света, которые верили в наше существование, уже нет в живых. Но если твои слова коснутся чужих ушей, подозрения проснутся вновь. И ты никогда, слышишь, никогда не должна их произносить! Если сестры поймут, кто ты и кому ты служишь, ты и пикнуть не успеешь, как у тебя на шее окажется Рада-Хань.
Гостья невольно вскинула руки к горлу.
— Но я…
— Ты выцарапаешь себе глаза из страха вновь увидеть тех, кто ежедневно будет тебя допрашивать. Вот почему тебе нельзя знать никаких имен. Тогда ты никого не сможешь выдать. Кстати, другие тоже не знают твоего имени и не могут выдать тебя. Вам дозволено знать только одно имя — мое.
— Но, сестра… Я скорее откушу собственный язык, чем назову кому-нибудь ваше имя!
— Это ты сейчас так говоришь. Но когда у тебя на шее будет Рада-Хань, ты скажешь все что угодно, лишь бы его убрали… Я, конечно же, все пойму, но это не в счет… А вот Безымянный тебя не помилует. И когда он заглянет тебе в глаза, пытки и Рада-Хань покажутся тебе приятным чаепитием.
— Но я служу… Я дала обет… Я поклялась…
— Каждый, кто преданно служит ему, будет вознагражден, когда Безымянный вырвется из-за завесы. Но каждый, кто предал его, каждый, кто против него сражался, будет обречен вечно расплачиваться за свою ошибку.
— Конечно, сестра. — В бледно-голубых глазах загорелся фанатичный огонь. — Я живу, только чтобы служить. Я не предам нашего Господина. Я принесла ему обет.
— Скажи лучше — отдала душу.
Голубые глаза блеснули.
— Я поклялась.
Хозяйка кабинета кивнула:
— Как и все мы, сестра. Как и все мы. — Она уселась поудобнее. — В книге было сказано еще что-нибудь?
— У меня было мало времени, но кое-что я запомнила. Его сопровождает Мать-Исповедница. Он — ее будущий муж.
— Мать-Исповедница? — Она нахмурилась, но потом пренебрежительно махнула рукой. — Ничего страшного. Что еще?
— Он Искатель.
— Будь проклят Свет! — Ладонь снова хлопнула о стол. — Искатель… Ничего, справимся. Это все?
Собеседница медленно покачала головой и, наклонившись над столом, сказала:
— Он взрослый, сильный мужчина. И все же он потерял сознание от боли через два дня после того, как пробудил свой дар.
Настал черед хозяйке кабинета широко открыть глаза.
— Два дня, — прошептала она, приподнявшись в кресле, — ты уверена? Два дня?
Ее собеседница пожала плечами:
— Я только повторяю то, что говорилось в книге. Там сказано именно так, но я не знаю, правда ли это. Я вообще не понимаю, как такое могло случиться.
Хозяйка кабинета тяжело опустилась в кресло.
— Два дня, — повторила она, уставясь на стол. — Чем скорее мы наденем на него Рада-Хань, тем лучше.
— Даже сестры Света считают так же. В книге было ответное послание. От самой аббатисы.
— Аббатиса сама рассылает приказы? — не поверила хозяйка кабинета.
— Да, — кивнула гостья и со вздохом добавила: — Как бы мне хотелось знать, за нас она или нет?
Последнюю фразу хозяйка кабинета проигнорировала:
— И что там написано?
— Что, если он отвергнет третье предложение, сестра Верна должна убить его собственноручно. Какая чушь! Если дар его и впрямь так силен, то, отвергнув третье предложение, он проживет от силы пару недель. Зачем аббатисе понадобилось отдавать этот нелепый приказ?
— А ты когда-нибудь слышала, чтобы кто-нибудь отклонил первое предложение?
— Н-нет, никогда.
— Таковы правила. Если некто, имеющий дар, отверг все три предложения, его следует убить, дабы избавить от безумия и страданий. Ты не слышала об этом, потому что на нашей памяти никто еще не отвергал первое предложение, но я работала в архивах и изучала пророчества. Там я наткнулась на этот пункт. Аббатиса очень сведуща в древних законах. Кроме того, она боится, ибо тоже читала пророчества.
— Боится? — Голубые глаза широко раскрылись. — Аббатиса? Она никогда ничего не боялась.
Хозяйка кабинета кивнула:
— А сейчас боится. Впрочем, тут есть всего два варианта, и оба нам на руку. Или он примет Рада-Хань, или умрет. Если он его примет, мы будем учить его по-своему. Если умрет — мы избавимся от лишних хлопот. Пожалуй, лучше бы даже было, чтобы он умер. Умер до того, как сестры Света поймут, кто он такой, — если они уже этого не поняли.