12 
– Мама, Себастьян болен. Можно ему остаться в пещере? Я постаралась убедить его, что мы ему не менее опасны, чем он нам.
Мать взглянула на нее, хитро улыбнувшись:
– Умная девочка… Обе знали, что могут выжить, только действуя сплоченно, роли каждой были отработаны, и не требовалось все подробно обсуждать.
Потом мать вздохнула, словно с грустью признавала, как много ее дочь теряет в жизни. Она нежно провела рукой по во–лосам Дженнсен.
– Все в порядке, дитя мое, – сказала она. – Мы позволим ему переночевать.
– И покормим его. Я сказала ему, что он получит горячий ужин за то, что помог мне.
Мать улыбнулась:
– Ну, тогда будет ему и ужин.
Наконец она вытащила нож из ножен. Внимательно осмот–рела его со всех сторон, изучая гравировку. Проверила остроту лезвия, затем – балансировку ножа. Покрутила его в тонких пальцах, чтобы иметь полное ощущение от вещи, и снова взве–сила в руках, примеряясь к оружию.
Наконец она положила нож на раскрытую ладонь, разгляды–вая украшенную орнаментом букву «Р». Дочь не могла даже представить, какие ужасные мысли и воспоминания проноси–лись у матери в голове, пока та молча рассматривала эмблему, представляющую династию Рала.
– Добрые духи, – едва слышно прошептала мать. Дженнсен ничего не сказала. Она все поняла. Это была не красота. Это была уродливая вещь, полная зла.
– Мама, – прошептала Дженнсен, когда, казалось, прошла вечность, а мать по-прежнему рассматривала рукоять ножа. – Уже почти стемнело. Можно я позову Себастьяна и потом отве–ду его в пещеру?
Мать вернула лезвие в ножны, и с этим движением, каза–лось, исчезли болезненные видения и воспоминания.
– Да, полагаю, будет лучше, если ты приведешь его. А я при–готовлю рыбу и принесу кой-какие травы, которые ослабят ли–хорадку и помогут ему уснуть. Жди здесь, пока я не выйду, и не своди с него глаз. Мы поедим снаружи. Я не хочу, чтобы он вхо–дил в дом.
Дженнсен кивнула. Потом тронула руку матери, словно не хотела отпускать. Надо было сказать еще кое о чем. Как жаль, что придется сделать это. Дженнсен всей душой не хотелось при–чинять матери боль, но никуда не денешься.
– Мама, – сказала она чуть слышно. – Нам надо уходить отсюда.
Мать изумленно взглянула на дочь.
– Вот что я нашла у д’харианского солдата. – Дженнсен вы–нула из кармана листок бумаги, расправила и протянула на рас–крытой ладони.
Взгляд матери застыл на записке, состоящей всего из двух слов.
– Добрые духи!..
Это было все, что мать смогла произнести. Потом она обер–нулась, посмотрела на дом и обвела взглядом горы. Глаза ее вне–запно наполнились слезами. Дженнсен знала, что мать относи–лась к этому их жилью, словно к родному дому.
– Добрые духи… – опять прошептала мать, не в силах ска–зать что-нибудь еще.
Дженнсен подумала, что мать не выдержит такого напряже–ния и от бессилия разрыдается. Сама Дженнсен еле-еле сдержи–вала слезы. Однако ни та, ни другая не заплакали.
Мать пальцем потерла под глазами и снова взглянула на Дженнсен. И все-таки не выдержала – короткий выдох, мгно–венное, тут же подавленное рыдание.
– Это ужасно, дитя мое…
Сердце Дженнсен разрывалось от жалости. Все, что недо–получила в своей жизни она, мать недополучила вдвойне. И за себя, и за дочь. А кроме того, маме всегда приходилось быть сильной.
– Мы уйдем, как только начнет светать, – сказала мать словно о само собой разумеющемся. – От ночного похода под дождем не будет ничего хорошего. Нам придется искать новое место для укрытия. На этот раз он подобрался слишком близко.
Глаза Дженнсен переполнялись слезами.
– Мне так жаль, мама, – с трудом произнесла она. – Я при–ношу тебе одни неприятности. – Она не выдержала: горькие слезы хлынули из глаз. – Прости меня! Жаль, что тебе никак от меня не избавиться. – Дженнсен смяла в кулаке записку.
Мать обхватила ее руками, прижала голову рыдающей доче–ри к своей груди.
– Нет, дитя мое, нет. Никогда не говори так. Ты – мой свет в окошке, моя жизнь. Все беды нам причиняют другие люди. Ты не должна чувствовать себя виноватой из-за того, что они – во–площение зла. В тебе для меня вся радость жизни. Я бы отдала тебе все на свете и в тысячу раз больше, если бы могла. И была бы очень-очень счастлива.
Дженнсен сейчас радовалась, что у нее никогда не будет де–тей. Ведь у нее нет такой силы, как у матери. Однако через ми–нуту-другую она решительно высвободилась из объятий:
12 
