– Чернов?.. – Инга безразлично – слишком безразлично – пожала плечами, отвечая на Таисин вопрос. – Нормально, наверно… Я ведь не вижу его практически…
Анна неожиданно метнула на нее насмешливый недоверчивый взгляд, словно сильно усомнилась в том, что Инга не видится с Черновым. И Инга уже почти всерьез забеспокоилась: такое ощущение, что скоро полгорода окажется в курсе ее отношений с Алексеем. Впрочем, она могла ошибаться лишь в том, что всего лишь полгорода… Чернов – слишком известная и яркая фигура в этих краях, а городок – маленький.
– В общем, бери Лизавету и топай к нам, – Таисия уверенно подвела итоги и свернула разговор. – Мы будем на песчаном пляже, это который чуть дальше лодочной станции.
– Ладно, – Инга неуверенно согласилась. – Но не обещаю. Лиза приболела, так что, возможно, она и этот день проведет дома, не на пляже.
– Ну, как знаешь, – Таисия развела руками и улыбнулась. А Анна, уходя, оглянулась и бросила через плечо:
– Увидишь Чернова, передавай ему привет!
После ухода приятельниц Инга первым делом отправилась в местный универмаг, чтобы купить какие-то атрибуты для ритуалов: еще слишком остры были воспоминания о вчерашней растерянности и беспомощности перед отчаянной просьбой брата о помощи. Оставаться и дальше «безоружной» Инга не желала, и поэтому отправилась в универмаг.
К ее радости, в этот маленький городок «цивилизация» в виде новомодных бутиков и салонов еще не докатилась и не истребила старые добрые «совковые» универмаги с вызывающим ностальгию отделом «галантерея». В Москве же можно купить практически все, да только вот такие мелочи как булавки, пуговицы и шпильки днем с огнем не сыщешь. И словосочетание «галантерейный магазин» уже, наверное, скоро совершенно исчезнет из столичного лексикона, проиграв «бутиками», «маркетами» и «шопами».
Инга купила лишь малую часть того, что ей могло бы понадобиться – нитки, набор иголок, булавки и несколько белых свечей. Так же в посудном отделе приобрела пару мисок. Возвращаясь домой, она сделала крюк, и в церковной лавке возле входа на кладбище прикупила пакетик ладана, церковные свечи и икону Пресвятой Богородицы.
Дома Инга прочитала молитвы и заговор на оберег младенца и роженицы. Если бы она находилась в Москве, она бы смогла провести небольшой ритуал и сделать хорошую защиту и на Лару, и на ее сына, но здесь – на расстоянии – она могла рассчитывать лишь на силу слова.
…Даже монотонное расслабляющее нашептывание прибоя не могло успокоить мысли Инги. Словно в бруоновском движении, они сталкивались, разлетались, снова сталкивались, и никак не хотели выстраиваться в одну упорядоченную линию. С одной стороны, Инга была рада тому, что Лиза, пристроившаяся с ней рядом на огромном пляжном полотенце, занята книжкой и не докучает ей желанием «пообщаться», но с другой – это сосредоточенное Лизкино молчание потворствовало мысленной суматохе.
Инга перевернулась со спины на живот и уткнулась подбородком в сложенные перед собой руки. Лиза никак не отреагировала на ее движение, только с увлечением перевернула страницу в книге. И Инга, бросив короткий взгляд на девочку, пожалела о том, что не взяла с собой какой-нибудь легкий детективчик. Может, увлекшись чтением, она бы на время избавилась от мысленного хаоса в голове.
Каждая мысль была подобна каждой отдельной единице человеческой бескультурной толпы: расталкивая остальные в стремлении пролезть вперед и выделиться, назойливо «требовала» к себе внимания, но тут же оказывалась смещенной другой такой же настырной мыслью-единицей. «…Куда Лизка периодически пропадает?.. Спросить или нет?…». «… Кристину-то за что? И кто, кто?..». «…Алексей признался, что ему часто «мерещится» присутствие жены… Считает, будто сходит с ума. Я так не считаю…». «…Зеркальце. Откуда оно могло у меня взяться? Зеркальце Кристины. И приснившийся кошмар с ней…». «… И мой дядя в зеркале…. Померещилось?». «…Бабушка о чем-то ведь хотела меня предупредить!..». «…У меня появилась…». «…Вадику позвонить вечером, спросить про Лару и малыша…». «…Алексей… Черт возьми, да я ведь в него… Нет, нет…».
Думая об Алексее, она непроизвольно улыбнулась. Мысли о вчерашнем вечере, о поцелуе вызывали где-то под ложечкой сладкое томление. Сердце будто на какие-то мгновения замирало в своем ритме, чтобы потом, спохватившись, застучать сильнее, ритмичнее, с напором прогоняя по сосудам горячую кровь.