62 
Он так и не спросил ее об этом. Не хватило духу. А скорее всего, ему не хотелось услышать ответ. Да и ситуация была не самой подходящей для таких расспросов, учитывая ее нездоровье.
Надо использовать шанс, когда ты его получаешь. Другой такой шанс ему уже не представился.
4
— Ну и где она? — спросил Либор, распахивая перед Треславом дверь своего подъезда.
В другое время он бы просто нажал в квартире кнопку электрического замка, но сейчас спустился на лифте и встретил Треслава внизу. Ему хотелось отдельно от прочих гостей познакомиться с таинственной грабительницей, способной по запаху определять национальность и религию своих жертв.
Треслав продемонстрировал ему пустые ладони, а затем ткнул пальцем себе в сердце и сказал:
— Здесь.
В свою очередь Либор указал на голову друга:
— А ты уверен, что не здесь?
— Я могу уйти.
— И снова нарваться на ограбление? Нет уж, заходи и познакомься с моими гостями. Кстати, у нас как раз Седер.
— А что это такое?
— Пасхальный обряд.
— Тогда я лучше зайду в другой раз.
— Не глупи, тебе это понравится. Все любят Седер. Будет даже пение.
— Нет, спасибо.
— Давай без разговоров. Это старинная, очень интересная церемония. Считается, что сам Господь на ней присутствует. Или, на худой конец, присылает одного из своих ангелов. Мы наливаем для него стакан вина.
— Поэтому ты так официально одет? Для попойки с ангелом?
Либор был в строгом сером костюме и сером галстуке. На этом сером фоне его лицо как будто растворялось и исчезало. Дабы подчеркнуть это ощущение, Треслав даже притворился, что заглядывает внутрь пиджака в поисках своего исчезнувшего друга.
Либор понимающе кивнул:
— Ты удивлен?
— Твоим нарядом? Да. И особенно тем, что брюки тебе ничуть не коротки.
— Я сам укорачиваюсь в правильной пропорции, только и всего. Спасибо, что отметил эту деталь, но я говорил о другом удивлении — тем, что мы отмечаем еврейскую Пасху в сентябре.
— А когда ее обычно отмечают?
Либор взглянул на него искоса, словно говоря: «И он еще метит в евреи!»
— В апреле или марте — примерно в одно время с христианской Пасхой. Это привязано к весеннему полнолунию.
— Тогда почему вы сейчас празднуете раньше обычного? Ради меня?
— Мы празднуем не раньше, а позже обычного. У меня есть дальняя родственница со стороны жены, ей без малого лет полтораста, я так думаю. В этом году она пропустила Седер из-за болезни и сомневается, что доживет до следующего. Вот мы и устроили последнее в ее жизни празднование.
Треслав прикоснулся к серому рукаву его пиджака. Мысль о чем-то последнем в жизни всегда находила у него сочувственный отклик.
— А это допускается?
— Раввинами, может, и не допускается. Но для меня это не имеет значения. Я считаю, что отмечать праздник можно в любое время, если чувствуешь в этом необходимость. Быть может, это и мой последний Седер.
Треслав предпочел не реагировать на эту ремарку.
— Я должен буду что-нибудь делать? — спросил он.
— Так, кое-что. Мы празднуем по ускоренной программе. Торопимся, пока теплится жизнь.
Таким образом, в то самое время, как древняя родственница клевала носом на своем последнем празднике, Треслав, тихо раскланявшись с другими гостями, стал участником первого Седера в своей жизни.
Он знал эту историю с детства — с тех пор, как в составе школьного хора исполнял ораторию Генделя «Израиль в Египте». Этот чересчур помпезный концерт был организован при активной поддержке отца Сэма Финклера, который подготовил сценические костюмы и вдобавок одарил каждого исполнителя упаковкой своих чудо-пилюль (и не важно, что костюмы представляли собой всего лишь примитивные балахоны, сшитые из простыней мамой Сэма, а от пилюль весь хор потом страдал поносом). Все, что Треслав когда-либо пел, прочно сохранялось в его памяти… Итак, новый фараон, не ценивший былые заслуги Иосифа, приказал своим надсмотрщикам взвалить на сынов Израиля непосильное бремя, и сыны Израиля начали под этим бременем тяжко стонать — ему особенно нравилось вместе с хором имитировать стоны сынов Израиля, — а потом Моисей с Аароном стали превращать воду в кровь, подкидывать лягушек в фараонову спальню, покрывать людей и скотов гнойными язвами, застилать все вокруг тьмой кромешной — «и руки могли ощутить эту тьму». В этом месте хористы закрывали глаза и вытягивали вперед руки, как бы пытаясь нащупать кромешную тьму. И Треслав по сей день мог ее нащупать, стоило только закрыть глаза. «Представляю, как рад был Египет избавиться от этих сынов Израиля, напустивших на страну такие ужасы», — думал он. Потом евреи всей толпой бежали из Египта, тут вроде бы и конец истории.
62 
