57 
— Тут ты явно зарвался, — сказала Тайлер, прослушав передачу. — Как ты мог это сказать?
— А почему бы нет?
— Потому что программа совсем не об этом. Потому что тебя никто об этом не спрашивал.
— Тайлер…
— Знаю-знаю, ты скажешь, что тебя вынудила твоя совесть. Чертовски удобная штука эта твоя совесть. Она вынуждает тебя делать только то, что ты сам хочешь сделать, а если чего не хочешь — тут и совесть молчит себе в тряпочку. Мне стыдно за твою публичную демонстрацию стыда, и это притом, что я не еврейка.
— Вот потому тебе и стыдно, — сказал Финклер.
Он был разочарован, когда ни одно из его остроумных и глубокомысленных высказываний не попало в недельную подборку лучших фраз на Би-би-си, но зато его тщеславие потешило письмо, полученное им через пару недель после радиопередачи. В этом письме видные еврейские деятели из театральных и научных кругов предлагали ему войти в общественную группу, находящуюся в стадии формирования и названную в честь его смелого и откровенного выступления: «Стыдящиеся евреи».
Финклер был польщен. Похвала от стольких известных людей тронула его почти так же глубоко, как те молитвы, что он когда-то слушал в синагоге. Он просмотрел список. Перечисленные профессора в большинстве своем были ему знакомы и малоинтересны, но актеры представляли собой новую категорию лиц, могущих быть полезными на пути к вершинам славы. Прежде он не был любителем театра и обычно воротил нос от предложений Тайлер посмотреть какую-нибудь пьесу, однако тот факт, что к нему обратились с письмом актеры — пусть даже такие, о чьих талантах он был невысокого мнения, — позволял взглянуть на ситуацию в ином свете. Среди подписантов фигурировали также знаменитый кулинар и парочка популярных эстрадных комиков.
— Черт возьми! — сказал Финклер, ознакомившись с письмом.
Тайлер была в саду и на сей раз, вопреки обыкновению, лежала в шезлонге. Чашечка кофе на столике под рукой, на коленях развернутые газеты. Она дремала, хотя было около полудня. Финклер и не заметил, что в последнее время она стала быстрее утомляться.
— Черт возьми! — сказал он громче, чтобы она его услышала.
Тайлер не пошевелилась, но подала голос:
— Кто-то притянул тебя к суду за нарушение обязательства, дорогой?
— Похоже, не всем стыдно за мое выступление, — сообщил он и прочел вслух самые громкие имена из списка. Медленно. Одно за другим.
— И что с того?
На то, чтобы задать этот вопрос, у нее ушло столько же времени, сколько у ее мужа на перечисление дюжины имен.
Он рассердился:
— Как это «что с того»?
Тайлер приподнялась в шезлонге и взглянула на мужа:
— Сэмюэл, среди названных тобой людей нет ни одного, к кому ты испытывал бы хоть малейшее уважение. Ты ненавидишь академиков. Ты не любишь актеров — и в особенности этих самых актеров, у тебя нет времени для кулинаров, и ты на дух не переносишь эстрадных комиков — в особенности этих самых комиков. «Совсем не смешно», — говоришь ты про их номера. С какой стати меня — нет, с какой стати тебя должно интересовать их мнение?
— Моя оценка их актерских талантов к делу не относится.
— А что тогда относится к делу? Твоя оценка их как аналитиков? Как историков? Как богословов? Как философов? Не припоминаю, чтобы ты говорил о них в таком духе: «Эти парни дешевые кривляки, но котелок у них варит отменно». Всякий раз, когда ты работал в студии с актерами, ты отзывался о них как о законченных кретинах, не способных связать двух слов и сформулировать хоть какую-то мыслишку. И уж точно не способных понять твои мысли. Что теперь изменилось, Сэмюэл?
— Я доволен, что получил поддержку.
— Все равно откуда? Не важно от кого?
— Я бы не стал называть этих людей «не важно кем».
— Но в твоих, еще недавних высказываниях они были никем и даже меньше чем никем. А теперь, похвалив тебя, они сразу же стали кем-то.
Он не мог прочесть ей все письмо, не мог сказать ей, что они вдохновляются его «смелостью» при создании общественного движения — пока еще небольшого, но способного вскоре разрастись, — не мог сказать: «Черт возьми, Тайлер, мне просто приятно, когда меня хвалят».
Но и так сразу прервать разговор он не мог. Посему он высказался кратко:
— Похвала значит больше, когда она исходит от собратьев.
Тайлер прикрыла глаза — ей не требовалось глядеть на Финклера, чтобы читать его мысли.
57 
