И тогда он позвонил в клинику.
— Сэм, — униженно попросил он, едва трубку взял его однокашник — теперь главный врач. — У тебя там для меня местечка не найдется?
В трубке закашлялись.
— Есть одно… но ты же знаешь наши правила… В прессу о пациентах — ни слова.
— Послушай, Сэм! — взмолился Левадовски. — Я не нарушал правил! Но ты же знаешь этих копов! В конце концов, это же наш профессиональный риск. Мы обязаны им сообщать…
В трубке снова закашлялись.
— Ладно. Приходи. Найдем тебе место. Но оклад у нас, ты и сам понимаешь, не чета частной практике.
Левадовски понурился. Это он знал.
***
В участке Салли продержали недолго.
— Ну и чего ты на эту девчонку набросился? — сразу задал ему вопрос мордатый и наверняка грешный полицейский. — Ну?
— И сошел господь посмотреть город и башню, которые строили сыны человеческие, — пробормотал Салли. — И сказал господь: вот, один народ, и один у всех язык; и вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать…
Полицейский покосился в сторону сидящего за печатной машинкой коллеги.
— Что скажешь?
— Прикидывается, — уверенно усмехнулся тот.
— Повторить вопрос? — наклонился над Салли коп.
— И рассеял их господь оттуда по всей земле; и они перестали строить башню, — с горечью произнес Салли. — Посему дано ему имя: Вавилон.
— Не-е… — с сомнением протянул мордатый. — Мне кажется, тут уже пора медиков приглашать.
И Салли приподняли, поволокли по длинному темному коридору, а потом ему заглядывали в глаза, просили произнести то или другое, спрашивали имя и место рождения, просили досчитать от пяти до одного и обратно, но он только смотрел на них печальными глазами так и не исполнившего свой священный долг ангела смерти и тихо проговаривал стих за стихом — все, что помнил.
***
Бергман пришел к Джимми Дженкинсу прямо домой.
— Скоро суд, — с порога объявил он.
Джимми втянул голову в плечи.
— А ты до сих пор ее не навестил, — напомнил Бергман.
— А это не ваше дело, — затравленно обрезал Джимми, — и вообще, я с ней развожусь.
— А дети? — удивился Бергман.
— Какие дети? — не понял Джимми. — Ее же лет на сорок упекут…
— Тем более навестить должны, — пожал плечами Бергман. — Уж это ты должен понимать?
— Нечего им там делать, — отрезал Джимми. — И так стыда на весь город.
Бергман сжал губы в ниточку.
— Слушай меня, Дженкинс. Внимательно слушай. Я тебе сейчас не как бывший начальник, а как мужик говорю: Нэнси невиновна, и дети должны это знать.
— Вы что — суд? — язвительно скривился Джимми. — Это суд должен решить, виновна она или нет.
Бергман раздраженно крякнул, явно хотел сказать что-то резкое, но в последний момент удержался.
— Суд может и ошибиться, — покачав головой, тихо произнес он. — А вот отец права ошибаться не имеет. Хорошо, если ты это поймешь.
***
На первый прием в клинике Салли привели только спустя два дня. Низко опустив голову, он прошел в тихий светлый кабинет, а потом искоса глянул на врача и замер. Перед ним сидел док!
— Мистер Левадовски? — оторопело выдохнул Салли.
— Бог мой! Салли! — вытаращил глаза док. — Ты-то как здесь?
— А вы? — впервые ответил вопросом на вопрос Салли.
Док смутился.
— Вот… — вздохнул он. — Решил работу сменить. Коллеги говорят, здесь мой опыт нужнее. Но ты-то как сюда попал? Или постой… — док стремительно открыл тоненькую коричневую папочку. — Нападение? Ты напал на женщину? Но почему, Салли? Что случилось?
Салли всхлипнул и повесил голову.
— Я не знаю, док… Я, наверное, чего-то не понял.
Левадовски вздохнул и сокрушенно покачал головой.
— А я тебе говорил, Салли, все надо анализировать до конца, по цепочке.
— Я анализировал, — всхлипнул Салли.
Левадовски расстроенно захлопнул папку и подался вперед.
— Слушай меня внимательно, Салли. Здесь не мой кабинет. То есть в смысле, не на воле… И чтобы отсюда выйти, ты должен делать все, что я скажу.
— Хорошо, док, — уже не так безнадежно всхлипнул Салли. — Я все буду делать. Вы только объясните мне, почему все всегда идет не так, как хочется.
Доктор медицины, действительный член Американской ассоциации душевного здоровья Скотт Левадовски криво улыбнулся, встал и подошел к огромному, густо зарешеченному окну. Отсюда на много-много миль вокруг было видно только одно — бескрайняя бледно-желтая техасская пустыня.