116 
— Нет, ждать нам нельзя. К тому же ничего сверхъестественного нам не потребуется, а все необходимое я уже приготовил. Как говорится: время — деньги. А ты из-за денег такой грустный или другая причина есть? Почему не рассказываешь, как прошла встреча с невестой?
— С Катей-то? Замечательно. Теперь у меня нет невесты и я свободен, как ветер в поле, — мрачным голосом сообщил Костя.
— Может, это и к лучшему, — рассудительно сказал смотритель. — Женщины, знаешь ли, приземляют. А у нас впереди — свободная и.красивая жизнь. Белые штаны у тебя есть, остается только достать золото и уехать в Рио-де-Жанейро.
— А что, — улыбнулся Костя, — идея-фикс Остапа Бендера мне всегда нравилась!
— Мне тоже. Будем надеяться, что нам удастся то, что не получилось у него. Но перед походом в катакомбы мне нужно сделать одно дело.
Смотритель привел Костю на могилу своих сыновей.
— Вот вы, сыночки мои, где лежите, — с болью сказал он. — Простите старика, что только первый раз к вам пришел. Раньше не получалось.
Смотритель обвел взглядом могилу и заметил, что она ухожена, а на холмике лежат ракушки, те самые, которые Толик всегда дарил Маше.
— А я смотрю, за вами тут кто-то приглядывает. Никак Маша к вам приходит? — продолжил отец свою беседу с сыновьями.
— Какая Маша? — спросил Костя.
— Никитенко, — ответил смотритель. — Любил ее мой Толик сильно, а она его всерьез не воспринимала. Вот только после смерти и оценила. Да и я тоже. Деточки мои дорогие, простите отца своего непутевого. Не уберег я вас, не успел ни долюбить, ни побаловать. Обещал я вам богатую жизнь на земле, да выходит, обманул. Правду говорят — за грехи отцов дети расплачиваются. Хорошие вы были ребята, и вот я, старый грешник, жив, а вы — нет. Недодал я вам по жизни, ох недодал!
Смотритель достал из кармана ту монетку, которая осталась у него из злосчастного сундука, положил на могилу и присыпал ее землей.
— Макарыч, не вини себя. Говорят, на все воля Бога. А твои сыновья, я уверен, тебя простили.
— Воля-то Божья, а вина — моя. Сам себя я никогда не прощу. И сыночки мои никакого знака мне не подавали. Даже не снились ни разу.
Тут в небе послышался шум птичьих крыльев. Смотритель поднял голову.
— Возможно, это и есть знак? — предположил Костя.
— Кто знает. Может, и вправду души моих сыновей пролетели, — согласился смотритель.
Они помолчали.
— А ведь я думал, что правильно воспитываю своих сыновей. Старался их в строгости держать, чтобы настоящими мужиками выросли. А получилось все не так, — тяжело вздохнул смотритель. — И материнской ласки сынки мои не помнят — мамка их рано умерла, — и от меня мало хорошего за всю жизнь увидели.
— Я думаю, они все равно понимали, что ты их любишь. По-своему.
— Надеюсь. Спасибо тебе, Костя, за поддержку. Не думал, что найдется в этом мире человек, который меня поймет и не осудит.
— И я не думал, что с чужим дядей мне будет уютнее, чем с собственным отцом, — признался Костя.
— Мы оба с тобой одиноки, и ты у меня теперь вроде сына.
Так и стояли они возле могилы: смотритель и Костя, неожиданно почувствовавшие какое-то родство душ и теплоту понимания другого человека. Стояли и молчали.
116 
