28 
— Так же, как и я.
— Мне не стоило приезжать.
— Если бы только ты не приезжал… — Мягкий мучительный вздох сорвался с ее губ.
— Жизнь стала бы совершенно иной, если бы исполнились все человеческие желания, — сурово сказал он, теребя ее золотые волосы. — Исчезли бы все проблемы. Я должен был приехать.
Его наслаждение было так интенсивно, что она не могла помешать своему телу раствориться в его теле. Ее руки конвульсивно обхватили его шею, а рот обжигал огнем.
Он знал страсть, но такую — никогда. Ее голод и лихорадочное безумие были не меньше, чем у него. Она спустила с привязи все его силы, всю его мужественность. В его жизни были другие женщины — она заставила его забыть их всех. Когда она высвободилась, они оба испытали боль. Ее голос дрожал:
— Остановись. Пожалуйста… Ты должен… Он опустил руки, сжал их в кулаки. Глубоко вздохнул.
— Все, что вы говорите, не правда, — шептала она. — Зачем я уступаю, хотя презираю вас?
Его мрачный смех наполнил зловещую темноту ночи. Он пригладил свои волосы, спутанные ее руками.
— Вы действительно думаете, что сможете одурачить меня? — вскричала она. — Будто бы я не знаю, что вам нужно!
Он воззрился на нее в страхе. Неужели она догадалась, кто он?
— Я лишь играла с вами сегодня, — промолвила она, — чтобы посмотреть, как далеко вы зайдете в своей грязной игре.
— Вам следовало знать, что я дойду до конца.
— Негодяй!
— Мир уже установил данный факт, — согласился он. Но его руки снова сжались в кулаки.
— Играть на любви детей — чтобы затащить меня в постель?!
Она умолкла. Он взирал на нее в изумлении, раскрыв рот.
— И это — все? Вы хотите сказать, что действительно не знаете…
Ее лицо побелело от гнева. Он почувствовал слабость и облегчение одновременно: она еще не узнала его!
— Ты не права, дорогая, — мягко закончил он.
— Тогда что означает ваш поцелуй?
— Приди ко мне — любой ночью, и я дам тебе урок биологии. Очень простой: ты хочешь меня и я хочу тебя.
— Ты мошенник.
— Забавнее спать с мошенником, чем со святым.
— Этого никогда не будет.
— Будет — и скорее, чем ты думаешь.
— Нет!
Его губы скривились в горькую, всезнающую улыбку.
— Отстаньте от меня и моих детей! Его глаза метнули стрелы в ее глаза, но все же он промолчал. И лишь когда она отвернулась и спотыкаясь поспешила к дому, он поклялся ей низким, едва слышным голосом:
— Не получится, леди.
Даллас вбежала в ванную и заперлась там. Наполнила ванну горячей водой — чтобы дети не услышали ее рыданий и чтобы пар затуманил зеркало — тогда она не сможет увидеть свое лицо. Даллас рыдала от ненависти к себе.
Годами она мучилась, стараясь искупить свой грех, ходила в церковь каждое — нет, почти каждое — воскресенье, заточила себя в университетском городке, встречалась только с надежными мужчинами, но по-прежнему оставалась распутной женщиной с опасными саморазрушающими порывами. Почему она не в силах измениться?
С той минуты, когда Даллас по ошибке оказалась на яхте Чанса, она погибла, и знала это.
О, как потрясающе красив он был! Он сразу почувствовал ее голод по его сильному загоревшему телу, голод, усиленный чудовищно долгими годами самобичевания и безбрачия. Полуголый, обернутый лишь полотенцем, с обнаженной грудью и мускулистыми плечами, он был грозным и мужественным гигантом. Его каштановые волосы слишком длинны и неаккуратны. Его карие глаза под темными бровями, его прямой, почти орлиный нос, высокие скулы и жесткие линии челюстей — все в нем изумительно симметрично.
Чане прекрасен даже в этих нелепых интеллигентских очках, вовсе не подходящих ему. И он знает это. Вероятно, за всю свою жизнь он не прочел ни одной книги — не возникало надобности. Он такой земной и прямой! Даллас была лучшей студенткой на курсе.
Он все вернул — страдания и боль сердца. Чане вторгся в жизнь их всех. Зачем он приехал? Почему не уезжает? Охотник, подстерегающий ее. Ей нужно побеспокоиться о детях и ресторане, а вместо этого ее поглотили мысли о Чансе.
Спустя несколько часов она вползла в постель и тотчас уснула. Ей опять приснился тот же кошмар. Как всегда, она стояла в нереальном, белом больничном коридоре. Плакал ребенок, которого уносили прочь, а она бежала за ним. Но его плач все слабел и слабел. Потом наступило молчание, подобное смерти. Она проснулась. Ее сердце колотилось от ужаса.
Кондиционер обдал ее ледяным воздухом. Она долго смотрела на свои голые руки, мерцающие в лунном свете. Горькая память вновь возвратила страшный сон. Она устало взъерошила свои волосы. Потом встала, надела халат и осторожно перешагнула через спящих детей.
28 
