39 
— Неужели вы думаете, что я хочу… — Рыдание прервало ее слова. — Я ненавижу этот замок! Он огромный и темный, и здесь слишком много народа.
— Ах, Бога ради! — Он рывком притянул ее к себе и, обхватив ладонью затылок, прижал ее лицо к своему плечу.
— Отпустите меня!
— Молчи.
— Я хочу отсюда уехать. Они… они передо мной приседают!
— Страшный грех. Я сейчас же положу этому конец.
— Вы надо мной смеетесь.
Голос его звучал хрипло:
— Поверь, я не вижу тут ничего смешного.
Она вдруг заметила, что уцепилась за него, как цеплялся за нее Алекс, просыпаясь после страшного сна. Она попробовала оттолкнуть его, но он только сильнее сжал ее в своих объятиях.
— Перестань сопротивляться. Я не причиню тебе боли.
— Нет, причините. Вы сделаете мне так же больно, как те люди — маме.
— Это будет совсем по-другому. Тебе будет хорошо. Клянусь, тебе это понравится. — Он успокаивающе гладил ее по голове, а когда ее рыдания стихли, печально добавил: — Вернее, тебе это понравилось бы.
— Мне это не понравилось бы. Из-за вас я чувствую себя странно… мне жарко… и…
— Ш-ш, нам лучше сейчас не говорить о том, как ты себя из-за меня чувствуешь. — Он достал из рукава обшитый тонким кружевом носовой платок и утер ей щеки. — И ни в коем случае нельзя говорить о том, что чувствую я.
Она сделала глубокий судорожный вдох и отстранилась от него.
— Я не буду делать того, что мне не хочется.
— Конечно, не будешь. — Он вложил ей в руки платок. — Высморкайся.
Она взглянула на тонкое полотно и покачала головой.
— Сморкайся, — приказал он. — Господи, хоть тут я настою на своем!
Марианна высморкалась и сразу же почувствовала себя лучше.
Он поднялся с колен и снова посадил ее на стул.
— Можешь поработать еще час — но не больше. — Он повернулся к двери. — И завтра поспи подольше.
Она с изумлением поняла, что он уходит.
— Я никогда не сплю долго.
— Завтра будешь. — Он оглянулся на нее. — Или я сам отнесу тебя обратно в постель.
— Я не позволю вам… — начала было она, но, встретившись с ним взглядом, замолчала.
— Не надо, — мягко сказал он. — Не начинай все сначала. Грегор объяснил мне, что я должен тщательно балансировать, но я не думаю, чтобы это мне удалось, если ты будешь все время спорить со мной. — Он открыл дверь, и свечи замигали на сквозняке. — Нам обоим придется держать себя в руках, и — видит Бог — для меня это нелегкая задача. Грегор может тебе подтвердить — сдержанностью я никогда не отличался.
Весь вид Джордана в эту минуту подтверждал его слова: напружинившееся тело, лихорадочно блестевшие глаза, нетерпеливый взмах руки. Он застыл на пороге, готовый ринуться вон из комнаты.
— Куда… куда вы идете?
— Собираюсь нанести визит одной моей знакомой даме. Ты хочешь, чтобы я рассказал тебе, чем мы будем заниматься?
Марианна знала, чем он будет заниматься. Она могла ясно представить себе, как он лежит в постели с разметавшимися длинными волосами, внимательно наблюдая за тем, как…
— Нет!
— Я все равно не рассказал бы. Это было бы недопустимым нарушением правил поведения со стороны опекуна. — Закрывая за собой дверь, он бросил: — Спокойной ночи, Марианна.
* * *
Когда Джордан въехал верхом во внутренний двор замка, Грегор поджидал его, прислонившись к каменной стене конюшни.
— Не желаю слышать от тебя ни единого слова, — отрывисто произнес Джордан. Грегор игнорировал приказ:
— Она не была готова.
— Нет. — Джордан смотрел прямо перед собой невидящими глазами. — Она заплакала, черт подери!
— Ах, а из-за тебя женщины еще никогда не плакали!
— Это заставило меня почувствовать себя… Это было ужасно. — Он возмущенно посмотрел на Грегоpa. — Если бы я точно не знал, что такое невозможно, я поклялся бы, что это ты подучил ее, как себя вести.
— Зачем? Ей достаточно просто быть самой собой. Куда ты едешь?
— Ты еще спрашиваешь?
Джордан пришпорил своего жеребца и вихрем пронесся через ворота замка.
Подняв взгляд к единственному освещенному окну на башне, Грегор облегченно вздохнул.
— Опасность была очень близко, голубка, — пробормотал он. За долгие годы, проведенные рядом с Джорданом, он еще не видел в нем такой страсти к женщине. Джордан во многом научился справляться со своей необузданной натурой, но он все равно оставался сыном Аны, а их обоих всегда неотступно манило недозволенное.
39 
