— Хорошо. — Я открыла ей ворота и обернулась к Дэвису и Эдди: — Люсиль сейчас войдет. Но только Люсиль.
Люсиль отправила свою группу на другую сторону дороги на подстриженный газон и вошла в ворота. Я закрыла их за ней. У Эдди явно отлегло от сердца. Было ясно, что она любит эту Люсиль и не хочет причинять ей новые неприятности.
— Спасибо, миссис Тэкери. Дэвис не зря говорил, что мы можем на вас положиться.
Дэвис кивнул, подтверждая ее слова:
— Мать, спасибо.
Я так посмотрела на него, что сын опустил голову. Я управляла бизнесом, от которого зависел уровень нашей жизни и доходы большинства наших родственников. Десять молодых представителей Макгилленов отправились получать высшее образование на мои деньги, но примером для подражания им служил Дэвис.
— Мне нужны ответы на мои вопросы. И как можно скорее.
Дэвис откашлялся:
— Я понимаю, что ты огорчена, и помню, что начинается сезон сбора яблок, так что пока ограничусь сутью проблемы. Я хочу представить тебе Эдвину Марджори Николу Джекобс. Эдди, это моя мать, Хаш Макгиллен Тэкери.
Эдди протянула мне руку:
— Вы узнали меня, правда, миссис Тэкери? Я вижу это по вашему лицу. Так что вы понимаете, почему я оказалась в трудном положении. Я Эдди Джекобс.
— Эдди Джекобс, — повторила я как зачарованная и пожала ей руку, но мне это имя ничего не говорило. Ладонь Эдди оказалась влажной. Она пошатнулась, и Дэвис тут же подхватил ее.
— Спокойно. Теперь можешь расслабиться. Мы дома. Долина — самое безопасное место в мире.
Девушка крепко прижала ладонь к губам.
— Кажется, меня сейчас опять вырвет. Не слишком достойное появление перед твоей матерью.
—Я звоню доктору! — вмешалась Люсиль.
— Нет-нет, со мной все в порядке.
— У тебя кишечный вирус или пищевое отравление.
Дэвис покачал головой:
— Ей просто необходим отдых. Мы ехали всю ночь.
Эдди устало посмотрела на меня:
— Миссис Тэкери, простите меня, но я оказалась размазней.
Я коснулась ее руки:
— Успокойся. Мы отвезем тебя в дом, и я дам тебе моченых яблок. Они помогают при расстройстве желудка. — Я повернулась к Люсиль: — Я же просила вас отойти.
Она нахмурилась.
— Вы ничего не понимаете, верно? Вы совсем не понимаете ситуацию.
— Так объясните мне кто-нибудь! Сию же секунду!
У Дэвиса на скулах появились желваки. Он вскинул голову и чуть демонстративнее прижал к себе Эдди.
— Мы с Эдди познакомились в Гарварде прошлым летом и с тех пор не расстаемся. Но это было нашей тайной. Она студентка первого курса юридического факультета. — Он помолчал. — И ее отец президент.
Я вопросительно изогнула бровь. Его слова не произвели на меня впечатления. В конце концов, я тоже была президентом. Компании «Сладкие яблоки, Инк».
— Президент чего?
Дэвис выждал мгновение, которое перевернуло нашу спокойную жизнь.
— Президент Соединенных Штатов Америки, — ответил он.
Глава 5
В центре торнадо не остается времени подумать, прежде чем ветер вытащит тебя головой вперед через каминную трубу твоего дома. Внезапно мир, остававшийся за пределами Долины, — тот самый мир, который я каждую осень приглашала к себе, но на своих условиях, — ворвался без приглашения.
Большая часть моей семьи считала, что Ал Джекобс недостаточно представителен, чтобы быть президентом страны. Или недостаточно суров. Или недостаточно умен. Или не похож на нас, кем бы эти «мы» ни были. Когда-то он работал адвокатом для бедных в Чикаго, потом стал судьей, затем конгрессменом, позже сенатором и наконец первым президентом-католиком после Кеннеди и единственным президентом, в котором текла польская кровь. После его избрания избитая шутка о «тупых поляках» стала необычайно популярной. Никто не мог сказать, что Ал Джекобс подходил под стереотип, но людям, которые его ненавидели, не было до этого дела.
— Эта страна выбрала проклятого тупого поляка! — громко заявил на семейном собрании Аарон Макгиллен весной после президентских выборов.
Карикатуристы часто утрировали острый подбородок Ала Джекобса, придавая ему сходство с чайкой, и изображали его густые седеющие волосы как всклокоченную гриву полусумасшедшего Эйнштейна.
— Рузвельт никогда не выглядел как ученый-безумец, — вздохнул Дедуля, вспоминая своего любимого президента. — Кто бы захотел умирать за Джекобса, как мы умирали за Рузвельта? Смог бы Ал Джекобе вдохновить солдат убивать немецких женщин ради победы? Я так не думаю. — Дядя Генри, теперь уже совсем старый, все еще мучился воспоминаниями о великой войне и не питал симпатий ни к одному из президентов после Рузвельта.