98 
К тому времени, когда в ее дверь постучал слуга, чтобы сообщить, что отец готов ехать, Мария с восторгом оглядывала себя в зеркале. Вроде ничего особенно не изменилось, но она сегодня выглядела ярче и привлекательнее. На ней было шелковое бледно-зеленое платье с лиловой тесьмой и в ушах жемчужные сережки матери. Волосы искусно уложены в замысловатую прическу, слегка припудрены веснушки, которые появились после ее прогулок в парке с Джоан. Мария увидела одобрительную улыбку матери.
— Моя дорогая, ты замечательно выглядишь.
— Спасибо, мама. — Мария подавила нервный смешок, пока они осторожно спускались по ступенькам.
— Меня начнут чаще приглашать к его величеству, — просиял отец, — за то, что я прихожу в такой компании.
— Вряд ли я смогу это пережить, я так волнуюсь, папа! — нервно рассмеялась Мария.
— Пойдем, дочка. — Отец протянул ей руку. — Король ждет нас.
Они ехали очень медленно. Карлтон-Хаус находился всего в нескольких милях от их дома, но улицы были заполнены людьми и экипажами. Мария, жизнь которой в Лондоне состояла из светских визитов, балов и прогулок по парку, с интересом смотрела вокруг, пока они ехали в центр города, где заседало правительство, и находился дворец короля.
Где-то в районе улицы Пиккадилли людская толпа стала более плотной и шумной. Мария, которая боялась шелохнуться, чтобы не помять платье, ничего не видела, но слышала нарастающий гул. Рискуя помять юбки, она прильнула к окну.
Лошади остановились. Экипаж тряхнуло, потом он дернулся и опять остановился. Мария видела людей в толпе, которые с сердитыми лицами двигались к ним. К ней. Мария в страхе отшатнулась от окна.
— Папа?
Отец сжал ее руку, но лицо его было мрачным.
— Откинься назад, — тихо сказал он ей, — не смотри в окно.
Экипаж тронулся с места, и некоторое время они медленно ехали, потом опять остановились. Теперь толпа что-то кричала, зло, подшучивая над ними. Отец гневно стиснул зубы и крепче сжал руку Марии. Потом он открыл дверь экипажа и встал, держась одной рукой, чтобы не упасть.
— В чем дело? — Он говорил спокойно и вежливо, его голос звучал над толпой. Кто-то заговорил с ним, Мария не слышала, о чем, и тут же раздался грубый смех. — Я задал вопрос, — с чувством собственного достоинства сказал отец. — Ответьте на него, пожалуйста.
Вновь раздался хор самых разных голосов: недовольных, протестующих, умоляющих. Кто-то выкрикнул имя отца, вопли смешивались со свистом. Мария с растущей тревогой прислушивалась к нарастающему шуму за окном.
— Я только прошу дать возможность проехать по улице, это право каждого англичанина. — Отец обратился к обладателю самого громкого голоса, который спросил, у кого они на службе: у людей или у короля.
— Если бы у каждого англичанина было такое состояние! — выкрикнул кто-то, и тут же раздался одобрительный гул.
Отец поднял руку. Он продолжил разговор с толпой таким же спокойным голосом, но Мария не слушала его. Она отодвинулась от окна, желания выглянуть больше не возникало. Недовольство толпы было очевидным и пугающим. В злобных лицах, которые их окружали, таились опасность, гнев. Мария никак не ожидала увидеть такими лица своих соотечественников. Она подчас наблюдала ненависть к богачам за границей, но никогда не сталкивалась с таким неприкрытым негодованием у себя на родине.
А отец все говорил, убеждая их вспомнить о своих семьях, поразмыслить о приличиях. Со своего места Мария видела часть толпы, небольшое количество людей. Слова отца, похоже, возымели свое действие; постепенно шум вокруг стал утихать, толпа немного рассеялась.
Мария увидела, что лица были худыми и изможденными, это были лица простых англичан, привыкших к трудной жизни. Придвинувшись к окну, она встретилась взглядом с одной женщиной, которая слушала ее отца. Грязно-коричневое платье было сшито из очень грубой ткани. Потрепанный подол мягко колыхался на ветру, и Мария видела, какая она вся худая и жалкая. У нее выпирали даже косточки. И ее глаза… В этом унылом взгляде можно было прочесть глубокое страдание. Мария с ужасом поняла, что с этой женщиной они почти ровесницы.
Она посмотрела на себя как бы со стороны. Роскошные шелковые платья, модная прическа, драгоценности… За спиной — мягкий бархат сиденья. Внезапно Мария подумала, как бы она отнеслась к проезжающему мимо экипажу, сияющему таким великолепием, если бы стояла здесь на улице в грубой, потрепанной одежде с тяжелой корзиной в руках. Она вспомнила о Гарри; эта женщина в толпе была сродни той девочке, которой однажды ночью он помог. «Никто не заботится о ней», — горько сказал он тогда. Гарри был уверен, что она никогда не сможет понять его мир.
98 
