Особенно,... 
209 
С одной стороны, Руслан не мог в чем-то не согласиться с ним. Ему сейчас самому хотелось размазать по стенке Марию.
За тот страх в глазах Светы, за капли ее крови, все еще засыхающие на асфальте парковки их клуба. За то, что она вообще замыслила настолько противоестественное и жестокое дело, решившись убить родную сестру.
Но и Антон для него был виноват не меньше. Более того, эта сволочь была расчетливо и хитрой. Бондаренко прикрыл свои тылы, защитив себя такой информацией, при этом — едва ли не самолично вложив в дурные руки Машки орудие мести.
И этим же загнал теперь полковника в угол.
Понимал это и сам Самойленко, и Бондаренко.
Трое мужчин пристально смотрели друг на друга. И атмосферу ненависти и презрения, опасности, казалось, можно было ложкой черпать в этой небольшой комнате.
Совершенно неожиданно распахнулась дверь и с папкой в руках на пороге появился офицер, про которого уже все забыли.
Не заметив ничего странного в их поведении, он положил папку с бумагами на стол перед полковником, сидевшим с каменным выражением лица, и сел на свое место.
Самойленко опустил глаза на бумаги.
— Спасибо, Леонид, — каким-то неживым, ледяным тоном поблагодарил Михаил Николаевич. — Но судя по последним словам господина адвоката, эти бумаги нам не понадобятся, — проговорил он, не вводя помощника в курс дела. — Можете идти, Бондаренко. Только оставайтесь в городе, чтобы мы всегда могли с вами связаться, — пристально глядя в глаза адвоката, добавил он.
Антон кивнул и поднялся, на миг перевел глаза на Руслана. А потом молча отвернулся и вышел из комнаты.
Рус знал, что адвокат увидел в его взгляде обещание продолжения. Он не являлся полковником СБ, и в какой-то мере это развязывало ему руки. А способы всегда найдутся…
— На сегодня — все, Леня, — тяжело, но все так же собрано сообщил Михаил Николаевич, поднявшись из-за стола. — Мы поехали. Если что-то ребята найдут… Что угодно — звони.
Руслан встревоженно смотрел на отца Светы, видя странную механичность его движений. Но не знал, стоит ли предлагать свою помощь на глазах офицера. Был почти уверен, что полковник не поблагодарит его за такое.
Офицер кивнул и сам начал собираться.
А Рус пошел вон из этого душного кабинета следом за Михаилом Николаевичем, искренне надеясь, что ему не придется везти его отсюда прямиком в реанимацию. Слишком сильно настораживала его восковая бледность шеи и лица Самойленко, с проступающими багровыми пятнами румянца, и дергающийся на шее пульс.
Однако, видно закалка и годы службы дали свое. Несмотря на то, что на лестнице Рус все же ненавязчиво подставил свое плечо полковнику, а тот на него оперся, самое страшное, казалось, обошло.
Михаил Николаевич тяжело опустился на водительское место своего автомобиля и безвольно положил руки на руль, бездумно вперившись глазами в стекло перед собой.
— Может, давайте я поведу, Михаил Николаевич? — настороженно предложил Рус, не спеша обходить машину, чтобы сесть на место пассажира.
Полковник не отреагировал.
— Михаил Николаевич, — снова окликнул он того, и протянул руку, чтобы потормошить отца Светы.
— Знаешь, что самое страшное, Руслан? — вдруг сипло спросил полковник, не повернувшись. — Я верю ему, — выдохнул он с опустошением, так и глядя в стекло. — Верю каждому слову о том, что одна моя дочь хотела убить другую. И это — моя вина. Я допустил, чтобы Маша стала такой, — Михаил Николаевич повернулся и раздавлено посмотрел прямо Руслану в глаза убитым взглядом.
Еще совсем недавно Рус сам считал так же, что именно поведение родителей, по-разному любящих детей, и не скрывающих привязанности к любимчикам — разделяет младшее поколение Самойленко. Да и сейчас он знал, что в этом скрыта весомая часть первопричины ненависти Маши к брату и сестре. Но дело было не только в этом.
— Давайте-ка, я поведу, — мягко, но настойчиво, он обхватил рукой плечи полковника и вывел его из машины, усадив сзади. — В том, что Маша настолько грязна и черна душой — вашей вины нет. Ни Света, ни Ромка не пропитаны подобной гнилью. Это ее грех, — попытался он донести как-то свою мысль до Самойленко.
— Она моя дочь, Руслан, — покачал головой Михаил Николаевич, послушно пересев. Казалось, он даже не заметил, что его переместили. — Моя дочь…, — повторил он с безысходностью и отчаянием. — И она хотела убить Свету…
209 
