162 
1, 2 мая 1925 г., Цинан. Смертельная жара начинается. Душно, мокро как-то мокро. Ничего не хочется делать, а выпьешь водки так беда – все разморит.
У нашего Дубаня – 22 жены. Как говорят, из них несколько русских. Он устроил у себя банкет, конечно, пригласил Нечаева, Меркулова и нашего Чехова. Дубань говорил, что любит русских. Он всегда защищает провинившихся нижних чинов и запрещает расстреливать русских солдат. Он не раз заявлял: «Китайский люди – много, его можно расстреливать, а русских – нет, его – шибко хороший солдат».
20 мая, Цинан. Был смотр, на котором присутствовал Дубань. Он – высокий, огромного роста китаец, с гладким калмыцким лицом. Наш Нечаев перед ним прямо карлик со своими слегка выкривленными каваллерийскими ногами за ним едва поспевал. Он все спрашивал: как получаем довольствие, вовремя ли платят ли жалование, есть ли табак и все такое прочее. Кажется, этот китаец заботится о нас лучше, чем наш русский Меркулов.
1 июня 1925 г., Цинан. Жара – ужасная, ничего нельзя делать. Ночью из-за этого почти не спишь. Кроме того, не дают покоя москиты, от них нет спасения, не сомкнешь глаз, а если чем накроешься, то нельзя дышать. В такую жару все, что прикасается к телу, сейчас же вызывает испарину и на этом месте выступают мокрые пятна. Все ходят, как сонные мухи.
25 июня 1925 г. Стоим на месте. Учимся, пьем водку и пиво. Наверху – грызня и интриги. Все переругались и ненавидят друг друга и со всеми сварами и спорами лезут к Дубаню. Вот наш русский характер!
Генерал Нечаев приказал сформировать из лучших людей свою ударную юнкерскую роту и назначил меня ею командовать.
28 июня, Цинан. Принялся за формирование юнкерской роты. Я подчиняюсь непосредственно генералу Нечаеву. Он сказал, что никакого отношения к Михайлову и школе Тарасова мы не имеем.
2 июля, Цинан. Моя рота, так сказать, будет образцовой. Людей я подобрал, обмундирование получил и назначил в нее четырех офицеров. Среди них есть нижние чины – георгиевские кавалеры периода Германской войны и с медалями за храбрость.
Все части сейчас стянуты в Цинан. Летом, во время полевых работ, когда китайцы убирают хлеба, воевать избегаем и мы, и противник – иначе и самим будет есть нечего. В Китае существуют свои законы гражданской войны. Во-первых, чаще всего воюют тогда, когда вырастает высокий гаолян, который может скрывать передвижение войск. Потом осенью, когда уже все убрано, у крестьян есть несколько скопленных серебряных долларов. Друг в друга китайцы больше стреляют для вида, потерь стараются наносить как можно меньше, только в последнее время мы, русские, научили их другой войне – с одной стороны большевики, с другой – белые. Китайцы этим недовольны и говорят: «Так воевать – негодная, наша мало-мало стреляй, играй, играй, и довольно, а ваша шибко много стреляй, много убивай пухао, пухао, шибко пухао!»
10 июля, Цинан. Занятия, обед в собрании, после которого – часа два томительного сна из-за ужасной жары и потому еще, что большую часть ночи спишь очень скверно, из-за духоты и москитов. Что скверно, так даже под утро прохладнее не становится и духота почти не спадает, воздух все такой же неподвижный и тяжелый. Живем в китайских домах с бумажными потолками, с окнами в мелком переплете, заклеенными тонкой рисовой бумагой. Здесь нет никаких уборных ни в самих строениях, ни во дворе. Их заменяет любое место – на задворках или у забора. И оставленное не пропадает: с раннего утра бегают китайцы с корзинками, собирая туда отбросы и все остальное, все это прессуют, утрясают и, набрав целую корзину, садятся и начинают лепить из этой массы круглые плоские лепешки, которые затем уже бегут продавать. Они выкрикивают название своего драгоценного товара и быстро от него освобождаются – все это идет на удобрение и охотно раскупается.
15 июля, Цинанфу. Наступает период дождей. Раз пять в день принимается лить ливень. Окатит, словно из ведра. Грязь и слякоть в результате на улице, в воздухе – дым харчевок и душная мокрота. Потом, через час-другой – снова принимается ливень. Температура – точно в бане на полках, не находишь себе места. А наша солдатня – хоть бы что – весела, плевать ей на все климаты, вот народ, думаешь и диву даешься, до чего он вынослив, ко всему привыкает и везде как дома. Только томятся – стоять на одном месте тяжело, вот и выпить и поскандалить любят, подлецы.
20 июля, Цинанфу. При Меркулове имеется и свой «придворный» журналист – толстый, жирный, пудов на десять – Всеволод Иванов. Он постоянно на чьих-нибудь хлебах. Кормился у Семенова, потом у Меркуловых, потом у Глебова, теперь опять у Меркулова. Пишет в газеты он хорошо, но только уж больно продается во все стороны.
162 
