17 
— Боже мой, если бы я знала, папа… — Аня обняла отца. — Но теперь все будет хорошо, поедем в Москву, покажем тебя лучшим врачам…
— Не-не-не, и думать забудь, теперь, когда у меня все есть, чтобы я по больницам валялся…
На крыльце раздался топот. По ступенькам сбежал Сережа, крепко держа за руку Тёмку.
— Мам, Сережа мой дрруг! — счастливо сообщил Тёмка, подбегая к матери.
Сережа тем временем устремился к беседке, уселся напротив Тани и, ни слова не говоря, сосредоточил на ней насмешливый и довольно циничный взгляд. При этом он забрасывал в рот кусочки печенья и, пережевывая, издевательски скалился. Матвей опустил ресницы с таким видом, будто ничего не происходит. Татьяна заерзала на скамейке, потом поднялась:
— Я пойду, дома дел полно. До свидания, Семен Павлович. Всем спокойной ночи.
Матвей поднялся, чтобы проводить ее, они вышли за калитку и говорили о чем-то, пока рядом не возникла худощавая фигура Сережи. Он был в синем спортивном костюме, в кроссовках, руки в карманах, чуть сутулился. Ростом Сережа догнал старшего брата, и из-за юношеской худобы казался долговязым. Матвей же был отлично, пропорционально сложен, под одеждой угадывалась развитая мускулатура.
Должно быть, военные летчики много тренируются, подумала Аня, ведь им приходится выдерживать большие перегрузки.
— Кто настоящий отец Матвея? — спросила она, наблюдая за троицей у калитки.
— Нора о нем не рассказывала. Это как раз тот случай, когда отец никогда не интересовался ребенком. Насколько я знаю, Нора до меня не была замужем.
— Понятно, ошибки молодости…А парень хорош!
— Хорош, хорош, парень что надо!
Татьяна пошла вдоль домов по грунтовой дороге с накатанными колеями. Матвей обхватил Сережу за плечи, и братья медленно вернулись в садик.
Глава 4
Наутро Аня проснулась рано, но оказалось, что Сережи и Матвея уже дома нет.
Аня и Тёмка разделили завтрак в обществе Семена Павловича и решили побродить по городку. Тёмка с вызывающим видом путешествовал по незнакомой местности с игрушечным автоматом через плечо, как подобает настоящему военному.
Улочки авиационного городка были живописные, зеленые — сейчас кроны деревьев трепетали осенним багрянцем на легком ветру; по тротуарам стлалась палая листва, кое-где высились желтые кучки собранных накануне листьев, скромные сельские домики чередовались с девятиэтажками; ближе к аэродрому — двухэтажные каменные дома, похожие на казармы. По улицам ездили УАЗики, крытые военные грузовики, на обнесенной крашеным заборчиком площадке молодые люди в военной форме разминались с пудовыми гирями — перебрасывали из руки в руку. Несколько детей и пожилых женщин с интересом наблюдали за ними из-за забора. Аня с Тёмкой тоже посмотрели на упражнения и пошли дальше, миновали длинное здание школы в три этажа — перед фасадом на постаменте высился списанный, печальный, как показалось Ане, истребитель.
Ноги сами понесли ее в ту сторону, откуда доносился гул двигателей, рев форсажей, тянуло запахом керосина.
За городом раскинулся пустырь — полоса сухих рытвин, поросших пожухлой травой, а дальше начиналось ограждение летного поля, и вот там-то на полпути, на желтом холмике, Аня с Тёмкой обнаружили Сережу. Он сидел на земле, скрестив ноги, и смотрел в небо.
— Сережа! — воскликнула Аня. — Я думала, ты в школе.
Тёмка подбежал к «дрругу» и уселся рядом, старательно подобрав под себя ноги тем же манером, что и Сережа.
— Ты куда смотришь? — Тёмка, щурясь, настойчиво заглядывал Сереже в лицо.
Тот посмотрел на мальчика и погладил его по головке.
— Это Матвей летает? — догадалась Аня.
В небе с ревом проносился над головой самолет и исчезал в воздухе так, что разглядеть его было невозможно; через какое-то время снова нарастал вой двигателей, тогда можно было различить в вышине крошечную крылатую машину.
Сережа не отвечал, но губы его шевелились, он что-то бормотал как бы про себя. Аня разобрала несколько слов:
— Переворот … петля… полупетля … горизонтальная бочка … фиксированная бочка … боевой разворот … косая петля … полупереворот … бочка…
— Сережа, что такое «бочка», объясни, пожалуйста, мне тоже хочется знать.
Тот посмотрел на Аню с сожалением, как на безнадежную невежду:
— Фигура высшего пилотажа, у нас каждый ребенок знает.
17 
