22 
— Иди сюда. Глянь. Только тихо, не вспугни…
Приблизившись, Женька заглянула внутрь. Задней стенки у шкафа не было. Ей заменяло стекло, через которое была видна огромная, занимавшая с полкомнаты кровать без спинок и с пузатым матрацем. На кровати лежал огромный мужчина, а рядом с ним, спиной к стеклу — обнаженная женщина. И проделывала она с мужиком то самое, что Женька видела до этого только один раз, да и то в порнографическом журнале, который однажды ей дал пролистать Славка…
— Ужас какой — прижав ладони к враз запылавшим щекам, Женька поспешно отвернулась. Отошла и села на свою кровать.
— Какие мы нежные! — насмешливо прошептала Светка. — Какой же это ужас, дура ты? Это теперь твоя работа. Не самая пыльная, между прочим. Не мешки с сахаром на хлебозаводе таскать, как у нас в Житомире. Я-то оттуда.
— А эти двое знают, что за ними… наблюдают?
— Ну Натка-то знает, конечно. Она же спит вот здесь, рядом с этим шкафом. А этот замозура и не подозревает ни о чем. С обратной стороны там зеркало, не догадаешься.
— Господи, да зачем это нужно?!
— Затем, что камеру здесь иногда ставят. Если клиент какая-нибудь шишка особенная. Куда потом запись идет — не наша забота. Наша забота следить, чтобы камера эта не выключилась…
Светка вздохнула и принялась втирать в лицо жирный крем, черпая его из баночки сразу двумя пальцами.
— Значит, в одной комнате мы вчетвером, в другой — вот этот сексодром со скрытой камерой, в третьей еще двое девочек, там совсем махонькая конурка, девять метров… На кухне мама Вика сидит, она же по телефону отвечает. А за дверью всегда охранник. Не сбежишь. Натка один раз пыталась — так отделали, что она в зеркало на себя смотрела и спрашивала: «Кто это?» И по телу ремнями пороли. Она неделю сидеть потом не могла.
— И больше никто не сбегал?
— Да куда мы отсюда побежим-то. Документы ж у всех отобрали…
Холодные мурашки, которые бегали по Женькиному телу, резко набрали в весе. Теперь ей казалось, что под сорочкой по ней заходил настоящий тараканий рой. «Ну и дура! Дура! Куда меня понесло?» — думала она, кусая губы. Потом пришла другая мысль: «Выберусь! Как-нибудь выберусь. Только надо отоспаться. Посплю здесь одну только ночь, а там…» Что будет потом, она снова не думала. Женька давно уже не строила планы дальше, чем на час-два вперед.
* * *
Алексей ушел спать, не попрощавшись и не пожелав Лизе спокойной ночи. Напрасно она не ложилась и прождала его у себя в комнате с книгой на коленях до половины второго. Когда в квартире стихли последние звуки, она поняла, что брат не придет. Вспыхнувшая безо всякой видимой причины ссора переросла в затяжной конфликт, выматывающий нервы, потому что никто из них не знал точно, как выбраться из этого состояния.
Лиза смотрела в книгу и не видела ничего, кроме ровных строчек, расплывавшихся перед глазами. Рука машинально щелкала выключателем от торшера, комната то озарялась ровным розовым светом, то снова погружалась в темноту.
«Да… Мальчик вырос… — думала Лиза. — Вырос… Вырос… Неужели он покинет меня? Я стала ему в тягость, я это чувствую… Но я не могу позволить ему выставить меня из своей жизни. Алеша — мое второе „я“, мой собственный организм, шестой палец на моей руке… Я не позволю, не позволю ему забыть того, скольким он мне обязан! И он не оставит меня, я всегда буду ему нужна, всегда, всю жизнь…»
«Я тебе отдала все, а ты?» — этот вопрос все чаще грозил сорваться с Лизиного языка, особенно в такие минуты, как сейчас, когда ей казалось, что она остро чувствует Алешину неблагодарность. На самом деле, приди ей мысль обратиться к психологу, женщина узнала бы, что само наличие в их жизни такого вопроса открывает большие перспективы в манипулировании братом, которого она считала за сына. Когда он был еще совсем молод, упреки с Лизиной стороны были скрытыми, завуалированными: «Ты бы лучше позволил мне помочь тебе», «О, это не твои трудности», «Это мое дело — беспокоиться о тебе», «И ты думаешь, что уже готов приступить к этому?», «Ты бы лучше ничего не предпринимал, не спросив предварительно меня», «Я это сделаю для тебя», «Я боюсь, что ты наживешь себе неприятностей»…
Годы и годы Алексей чувствовал, что его считают за инфантильного мальчика, который не в силах о себе позаботиться. Лиза буквально выталкивала брата из процесса принятия решений — ей казалось, что вопросов ведения бизнеса для него вполне достаточно. И душевная дистанция между ними росла. Вольно или невольно именно Алешу она делала ответственным за свое плохое или хорошее настроение. В глубоко запрятанных глубинах сознания эта несчастная женщина мечтала о совсем другом Алеше — котеночке в человеческом обличье, который будет, свернувшись калачиком, всю жизнь лежать у ее ног. Лиза бы возмутилась, если бы ей об этом сказали. Но это было так.
22 
