161 
Интересно, найдут наши меня… то, что от меня останется? Дед рассказывал, как они находили своих, попавших к бандеровцам, к «лесным братьям».
Как все-таки обидно умирать в неполных двадцать!»
– Я советую тебе еще раз подумать, ши, – проговорил эльф почти умоляюще. – Пока есть время. Пока младшее дитя не принесла экхаа.
«Как все мы веселы бываем и угрюмы, – шевельнулись где-то вдали серебряные струны. – Но если надо выбирать и выбор труден, мы выбираем деревянные костюмы. Люди, люди…»
Интересно, этим двоим, что по бокам, держать меня еще не надоело? Связали бы, что ли.
Еще какой-то звук шевельнулся в памяти. Или не в памяти? Далекое, почти на грани слышимости, гудение.
– Ты еще молод, ши, – вымолвил эльф. – Ты еще не представляешь, насколько разной бывает смерть. А я стар… вашим счетом мне уже двести и семь весен… и я помню много смертей. – «Ого, – вяло удивился спецназовец, – местным счетом двести лет – это наших сто шестьдесят. Бодрый какой дедушка». – Умирали мои друзья – оттого что люди приходят в наш лес, запретный для чужих.
Алекс мотнул, точнее – попытался мотнуть головой. Звук не пропадал, наоборот, он нарастал, набирал силу, и его уже нельзя было спутать ни с чем в этом мире.
– Кто бы говорил… – Алекс попытался улыбнуться, но результат его усилий больше напоминал кривой оскал. – Кто бы говорил про смерть. – Его вдруг начала бить дрожь. – Ты же свою смерть… не знаешь… а я… знаю.
– Что ты… – Эльф осекся и медленно, словно нехотя, оглянулся.
В полутора километрах от них прорвавшийся сквозь разрыв в облаках солнечный луч полыхнул ослепительными зайчиками на остеклении кабин МИ-24. Капитан Шипков качнул штурвал на себя, заставив вертолет клюнуть носом, и надавил гашетку.
Иллиена стояла в пяти шагах от чужака, когда тот, страшно оскалившись, начал вглядываться во что-то впереди. Она даже успела почувствовать смену его чувств – от тоскливого страха и упрямства к ярко, почти зримо полыхнувшей надежде, и сразу же – отчаяние и какая-то странная, с оттенком самоубийственного безумства радость.
А затем на лес с жутким неживым воем обрушилась смерть.
Первым погиб Эмолин. Костер, который он разводил, послужил летчикам ориентиром, и первые же ракеты разорвали эльдара на дымящиеся клочья.
Если бы в эльфийском пантеоне нашлось какое-нибудь злобное божество, отвечающее за справедливость и месть, оно бы, наверное, порадовалось от души, глядя, как мечутся по поляне лесные жители – совсем как десантники двадцать минут назад.
Большая часть ракет рвалась в кронах деревьев, осыпая землю градом осколков. Но и тех, что долетали до земли, тоже хватало.
Вокруг бушевал ураган огня и смертоносного железа, и Иллиена бежала, бежала изо всех сил, не разбирая дороги, а впереди… земля вдруг вздыбилась рыжей вспышкой и плеснула вокруг острым, пахучим металлом, и жалобно вскрикнула березка, чей подрубленный ствол оседал на землю, и могучий кедр отозвался протяжным стоном иссеченного ствола, а в воздухе повис сизый дым, и… горячая волна подняла ее в воздух, словно пушинку, и небрежно швырнула оземь, и горячее железо ввинтилось в мозг.
Что было дальше, она не помнила. Она не помнила, как ползла, цепляясь за пучки травы, вжимаясь в содрогавшуюся от взрывов землю, как свалилась в промоину под огромным вывернувшимся корнем старого вяза и затаилась там, сжавшись в комочек и тихонько поскуливая, словно крохотный пушистый зверек с перебитой лапкой.
Там ее и нашел Окан.
* * *
Алекса спасла каска. Обыкновенная советская армейская каска кого-то из убитых десантников, валявшаяся в паре шагов от того места, где он стоял. В самые первые мгновения, пока мозги еще хоть что-то осмысливали, он успел зацепиться за нее взглядом, а потом и рукой, подтащить к себе и что было сил нахлобучить на голову.
А затем близкие разрывы мигом выбили все мысли, кроме одной – не в меня, господи! Не в меня!
Его спасла каска, принявшая на себя два осколка, и то, что эти осколки шли по касательной. Еще – то, что он лежал на поляне и осколки не сыпались сверху, а свистели над ним, рвали гимнастерку и кожу под ней, но только один, чуть меньше земляного ореха, с маху ввинтился в плечо, заставив содрогнуться от ошеломляющей боли. Еще – что очередь курсового крупнокалиберного пропахала борозду метром левее.
А еще ему просто повезло.
Когда стих грохот разрывов и рев вертолетов перестал накатывать волнами и начал удаляться, Алекс отпустил пучки травы, за которые он судорожно цеплялся все время налета, и, приподнявшись, огляделся по сторонам.
161 
