Итак, ее звали Грейс. Джек повернулся к девушке. Ее лицо побледнело, широко раскрытые глаза смотрели внимательно, изучающе.
Грейс. Красивое имя. Оно ей шло.
— Вы не хотите знать, как меня зовут? — обратился Джек к герцогине, уже устремившейся в глубину холла.
Старуха остановилась, повернула голову. Как он и ожидал.
— Мое имя Джон, — объявил он, с удовольствием наблюдая, как кровь отливает от лица герцогини. — Друзья зовут меня Джеком. — Он бросил на Грейс обольстительный взгляд из-под полуопущенных век и добавил: — Друзья. — Он мог бы поклясться, что по телу девушки пробежала дрожь, и это привело его в восторг. — А мы… — шепнул он.
Губы Грейс дрогнули и раскрылись. После секундного замешательства она произнесла:
— Что мы?
— Друзья, конечно.
— Я… я…
— Оставьте наконец в покое мою компаньонку! — взвилась герцогиня.
Джек вздохнул и сокрушенно покачал головой, не сводя глаз с мисс Эверсли.
— Она слишком деспотична, вам не кажется?
Щеки Грейс запылали. Джек никогда еще не видел такого прелестного румянца, ей-богу.
— Жаль, что я связан, — посетовал он. — Такое романтичное, многообещающее начало, учитывая близкое соседство мадам и ее кислую мину. Мне было бы намного легче запечатлеть поцелуй на вашей руке, если бы я мог освободить хотя бы одну из своих двух. — На этот раз мисс Эверсли затрепетала, Джек готов был поспорить на что угодно. — О, я мог бы поцеловать вас в губы, — прошептал он.
Наступила восхитительная тишина, но почти сразу же ее прервал чей-то грубый окрик:
— Какого дьявола?
Мисс Эверсли отпрыгнула на целый фут, а то и на все три. Обернувшись, Джек увидел разъяренного мужчину, поспешно пересекавшего холл.
— Этот человек вас преследует, Грейс?
— Нет, вовсе нет, но…
Вновь прибывший повернулся к Джеку и смерил его испепеляющим взглядом голубых глаз, чертовски похожих на глаза герцогини, только без набрякших век и морщин.
— Кто вы такой?
— А вы кто такой? — отозвался Джек, мгновенно проникнувшись необъяснимой неприязнью к незнакомцу.
— Я Уиндем, — отрывисто бросил тот. — И вы находитесь в моем доме.
Джек растерянно моргнул. Еще один родственник. Очаровательно. С каждой минутой новая семья нравилась ему все больше.
— Что ж, в таком случае я Джек Одли. Некогда служил в прославленной армии его величества, а сейчас промышляю на пыльных дорогах.
— Кто такие эти Одли? — вмешалась герцогиня, поворачивая обратно. — Вы не Одли. У вас на лице написано, кто вы на самом деле. Вас выдают нос, подбородок, да и все остальное, кроме глаз, черт побери. Они не того цвета.
— Не того цвета? — обиженно протянул Джек. — Неужели? — Он повернулся к мисс Эверсли: — Меня всегда уверяли, что дамам нравятся зеленые глаза. Значит, меня ввели в заблуждение?
— Вы Кавендиш! — проревела герцогиня. — Вы Кавендиш, и я требую ответа, почему меня не оповестили о вашем существовании.
— Какого черта тут происходит? — перебил ее Уиндем.
Джек решил, что не обязан отвечать, и насмешливо улыбнулся, оставив вопрос без внимания.
— Грейс? — Уиндем повернулся к мисс Эверсли.
Джек с интересом наблюдал за разыгрывавшейся сценой. Кажется, Грейс и Уиндема связывала дружба, но только ли? На этот счет у Джека имелись сомнения.
Мисс Эверсли, явно смущенная, нерешительно кашлянула.
— Ваша светлость, мы могли бы поговорить наедине?
— И лишить нас вашего общества? — встрял в разговор Джек. — Ну нет, это бы все испортило. — Джек и не думал шутить. Раз уж ему пришлось превратиться в пленника, остальным тоже придется забыть о свободе. И об уединении. Желая еще больше позлить герцогиню, он добавил: — После всего, что мне пришлось пережить…
— Он твой кузен, — угрюмо объявила герцогиня.
— Он разбойник, — выпалила мисс Эверсли.
— Однако, — возразил Джек и, повернувшись, показал Уиндему связанные за спиной руки, — здесь я не по собственной воле, уверяю вас.
— Вашей бабушке показалось, что она узнала его прошлой ночью, — сказала герцогу мисс Эверсли.
— Я действительно его узнала! — свирепо выкрикнула герцогиня. Джек подавил желание отшатнуться, когда она резко махнула рукой в его сторону. — Ты только взгляни на него.
Джек повернулся к герцогу, чтобы уточнить:
— Я был в маске. — В конце концов, здесь ему не в чем было себя упрекнуть.