— Только… попробуй… снова меня ударить, — прорычал Джек. Ему случалось драться в трущобах и на полях сражения, защищая свою страну и собственную жизнь, и он не привык церемониться с теми, кто первым бросался в драку.
Он выдержал удар локтем в живот и собирался ответить любезностью на любезность, двинув герцогу коленом в пах, когда в потасовку вмешалась мисс Эверсли. Она вклинилась между двумя мужчинами, нисколько не заботясь ни о приличиях, ни о собственной безопасности.
— Прекратите! Вы оба!
Джеку удалось оттолкнуть руку Уиндема прежде, чем его кулак задел щеку мисс Эверсли. Разумеется, это вышло бы нечаянно, но, случись такое, Джеку пришлось бы прикончить невежу, а подобное деяние карается смертной казнью.
— Вам должно быть стыдно! — возмущенно воскликнула Грейс, глядя на герцога в упор.
Тот лишь приподнял бровь и проговорил:
— Не хотите ли пересесть с моего э-э… — Он выразительно посмотрел на то место, где сидела мисс Эверсли — там, где ноги Уиндема соединялись с туловищем.
— О! — Она поспешно вскочила, и Джек не задумываясь бросился бы защищать ее честь, но вынужден был признаться себе, что сказал бы то же самое, если б мисс Эверсли сидела на нем. К тому же она все еще сжимала его локоть.
— Хотите позаботиться о моих ранах? — с надеждой спросил он, обволакивая ее томным взглядом завзятого сердцееда. В его огромных зеленых глазах плескалось дьявольское пламя соблазна. Эти глаза искушали, смущали, молили о любви. Даже самая бесчувственная из женщин услышала бы их зов: «Ты нужна мне как воздух. Один лишь твой знак, и я оставлю всех прочих женщин и безвольно паду к твоим ногам. Возможно, даже стану безобразно богатым и, если захочешь, добьюсь титула и власти, довольно одного твоего слова, одного небрежного взмаха руки».
Этот прием всегда действовал безотказно. Но на этот раз подвел.
— У вас нет никаких ран, — сердито воскликнула мисс Эверсли, отталкивая Джека. Она оглянулась на Уиндема, который успел подняться на ноги и встать рядом. — Как и у вас, — добавила она.
Джек как раз собирался отпустить замечание насчет «молока сердечных чувств»,[2] но тут герцогиня выступила вперед и шлепнула внука (того, чье законное происхождение не подлежало сомнению) по плечу.
— Немедленно извинись! — потребовала она. — Он гость в нашем доме.
«Гость». Джек был искренне тронут.
— В моем доме, — огрызнулся герцог.
Джек с интересом посмотрел на старуху. Вряд ли она спустит внуку подобную дерзость.
— Он твой двоюродный брат, — жестко проговорила она. — Надо думать, ты с радостью примешь его в лоно семьи, учитывая, как мало у нас близкой родни.
О да, радость из герцога «била фонтаном».
— Может, кто-то потрудится объяснить мне, — процедил сквозь зубы Уиндем, — как этот человек оказался у меня в гостиной?
Джек подождал, не предложит ли объяснение герцогиня или мисс Эверсли, и, поскольку обе предпочли промолчать, заговорил сам:
— Она похитила меня. — Он пожал плечами, кивнув в сторону почтенной леди.
Уиндем медленно повернулся к бабушке.
— Вы похитили его. — Лишенный всякого выражения голос герцога звучал до странности отстраненно, в нем не было ни удивления, ни недоверия.
— Разумеется, — отозвалась старуха, надменно вздернув подбородок. — И не задумываясь сделала бы это снова.
— Это правда, — подтвердила мисс Эверсли. А затем, к восторгу Джека, смущенно взглянула на него и добавила: — Простите.
— Не стоит извинений, — великодушно отмахнулся Джек.
Однако герцог, похоже, не находил в случившемся ничего забавного. Он выглядел до того взбешенным, что бедная мисс Эверсли начала оправдываться.
— Мадам похитила его! — воскликнула она, но Уиндем не удостоил ее даже взглядом. Этот напыщенный фат начинал по-настоящему раздражать Джека. — Герцогиня вынудила меня принять в этом участие, — пробормотала Грейс.
Мисс Эверсли определенно с каждой минутой нравилась Джеку все больше.
— Я узнала его прошлой ночью, — заявила старуха.
Уиндем недоверчиво нахмурился:
— В темноте?
— Даже несмотря на маску, — с гордостью подтвердила герцогиня. — Он точная копия своего отца. У него совершенно тот же голос, тот же смех.
Самому Джеку этот довод не показался особенно убедительным, однако ему было любопытно, что скажет герцог.
— Бабушка, — начал тот, обнаруживая, как нехотя признал Джек, поистине ангельское терпение, — я понимаю, что вы до сих пор скорбите по сыну…