45 
Я подумала, что мне надо бежать, но ощущение его прикосновений на моей коже было восхитительно. Я позволила ему меня поцеловать. Поцелуй был жарким, и я инстинктивно обняла Ипполито за шею.
Он поцеловал мои уши и закрытые глаза, языком раздвинул мне губы. От него пахло вином Климента.
— Катерина, — вздохнул он.
Услышав в отдалении шаги Жиневры, я отпрянула. Ипполито выскочил из аванзала, и Жиневра его не заметила.
Прошел упоительный год — банкеты и балы. Я была уверена, что выйду замуж за Ипполито и вернусь во Флоренцию. Каждый день я все больше становилась женщиной. Ипполито подбирался ко мне все ближе, сыпал комплименты, очаровывал нежными взглядами. В мой день рождения он преподнес мне сережки: бриллианты, выточенные в форме сердца.
— Они подчеркнут твою восхитительную шею, — сказал он.
Мое лицо не было красивым, но он обнаружил другие мои достоинства: длинную шею, маленькие ноги и изящные руки.
Донна Лукреция нахмурилась: такой подарок мог сделать любовник или жених, а у нас пока не дошло до официальной помолвки. Ей было о чем тревожиться. За неделю до этого, после скачки, я обнаружила, что у меня мокрые нижние юбки. Я побежала в спальню и, к своему изумлению, обнаружила, что юбки запачканы кровью. Горничная позвала донну Лукрецию, и та открыла мне прискорбную правду о менструациях. Лукреция прочитала мне лекцию о добродетели, необходимой как для политических, так и для религиозных целей.
Однако я почти не слушала. Стоило нам остаться вдвоем с Ипполито, как он осыпал меня поцелуями и я страстно ему отвечала. С каждой встречей я позволяла все больше. Когда мы сидели за столом, воспоминания о жарких моментах вызывали у нас улыбки, и мы то и дело переглядывались. Я часто посылала свою камеристку донну Марселлу по всяким пустяковым поручениям, а сама отправлялась в комнаты, где могла увидеться с Ипполито.
Однажды я наткнулась на него в коридоре возле его частных апартаментов. Мы сразу же заключили друг друга в объятия. Когда его рука залезла мне под юбки, я его не остановила. Его пальцы прокрались между моих ног, и я застонала. Неожиданно он просунул палец внутрь, и я позабыла обо всем. Сначала его палец двигался медленно, потом быстрее.
Мы так увлеклись, что не услышали шагов. Это был Сандро. Он широко открыл глаза и крепко сжал губы. Сандро смотрел на нас, а мы — на него. Потом Сандро повернулся и ушел.
Я отодвинулась от Ипполито, желание пропало, меня охватило какое-то гадливое чувство.
— Черт бы его побрал! — выдохнул Ипполито, все еще дрожавший. — Он обратит это против меня, это точно. Но если он посмеет сказать что-нибудь о тебе, он у меня попляшет.
Все было тихо. Я продолжала встречаться с Ипполито, хотя теперь держалась настороже, боясь разоблачения. Ипполито становился все более страстным, он постоянно твердил о любви. Я была уверена, что через год мы поженимся, и давала его рукам и губам полную свободу.
Ипполито, однако, хотел большего. Донна Лукреция сообщила, что теперь я могу забеременеть, поэтому я держала своего страстного кузена на расстоянии, хотя мне не терпелось дать ему то, чего он так желал.
Наступила зима, мягкая и солнечная, — приятный контраст холодной и мрачной Флоренции. На Рождество мы посетили большой банкет, устроенный в папском дворце, в великолепной комнате Рафаэля, украшенной фреской «Пожар в Борго». Когда гости разошлись кто куда, Климент отвел меня в сторонку. Шум и оживление вокруг гарантировали, что нас никто не услышит.
— Мне известно, что ты очень увлеклась Ипполито, — начал он.
Наверное, Сандро проболтался. Возмутившись и ощутив себя униженной, я уставилась на мраморный пол, не зная, как себя вести.
— Ты слишком молода. Держись подальше от этого распутника, — продолжал Климент. — Ты унаследовала мозги и волю, которыми прославились Медичи. У Ипполито этого нет, так что, несмотря на юный возраст, ты гораздо умнее его. Он домогается тебя не из-за любви, просто твоя юность разжигает в нем кровь. Сторонись его. Когда его страсть остынет, ты по-прежнему будешь пользоваться его уважением. Если же поддашься — поверь моему богатому жизненному опыту, — обнаружишь, что тебя гнусно использовали. Понимаешь меня, Катерина?
— Да, ваше святейшество, — пробормотала я.
— Тогда пообещай мне. Пообещай, что сохранишь добродетель и отстранишься от его объятий.
45 
