48 
– Что за глупость?
– А уж это позвольте нам решать, – заявил сыщик, перехватывая инициативу. – Что вы подарили Грановской?
– Букет цветов и скромный сувенир, у нее все есть.
– Почему подарили книжку для записей?
– Аврора сама попросила.
– В котором часу были с визитом?
– Где-то около одиннадцати.
– На лестнице дома Грановской или поблизости не встречали вот этого человека? – был предъявлен портрет трупа в парике.
Анна присмотрелась, чуть сузив глаза, видимо, страдая близорукостью, но отказываясь от очков, и тихо охнула:
– Это же Павел...
– Именно так. В маскарадном убранстве. Так встречали? У вас память цепкая.
Вдова скорчила неприятную гримаску, что должно было значить: «Уж я бы ему не спустила и в парике».
– Сколько пробыли у Грановской? – продолжил Ванзаров.
– С четверть часа, визит вежливости, не более.
– На столе в гостиной была коробка конфет «Итальянская ночь»?
– Вот уж чего не помню, – удивилась Анна.
– Как провели вчерашнее утро?
Характер начал возвращать утраченные редуты. Анны нахмурилась и строго спросила:
– Какое ваше дело?
– Лучше бы сказали, что встречались с любовником, но так как он женатый человек, у него дети, то ни за что не назовете его имя...
Блеф удался как нельзя лучше. Лебедев, тихонько сопевший по соседству, бурно задышал, а Хомякова уперлась в чиновника полиции растерянным и злым взглядом:
– За мной следили? Как посмели! Какая гадость! Что вы себе позволяете?
– Хватит, Анна Ивановна, – вдруг резко оборвал Ванзаров. – Дела нет до вашей личной жизни. Ставьте рога мужу, сколько хотите. Нас интересует только убийство. Поэтому отвечайте как на духу: кого можете подозревать в смерти Грановской?
Что-то сломалось в несгибаемой барышне. Будто обмякнув, Хомякова опустила глаза и сказала:
– Мы не были с Авророй лучшими подругами. Хотя знаем друг друга давно, еще со Смольного института. Она была непростым человеком, могла обидеть или выкинуть злую шутку. Но со мной всегда вела себя корректно. Где-то недели две назад мы встретились в кафе, и она, посмеиваясь, сказал, что на нее, возможно, готовится покушение. Я предложила обратиться в полицию, но Аврора сказал, что ей нравится быть в напряжении, жизнь для нее обрела новые краски. При этом намекнула, что в ответ готовит убийство и боится, что ее опередят.
– Вспомните подробно, – попросил Родион.
– Она сказала: «Смерть – это захватывающая игра, важно, кто успеет раньше».
– Вам не предложила принять участие?
– Аврора была далеко не глупой блондинкой.
– Неизбежный вопрос: кто же мог опередить Грановскую?
– Не имею ни малейшего представления, – ответила Анна, не пряча глаз. – Если Аврора стала играть в какую-то опасную игру – кто угодно.
– Например, ее любовник. Его-то вы знаете?
– Я знаю только, что Аврора могла позволить себе, все что хотела. Но имен она не называла, а вместе их не видели.
Аполлон Григорьевич, оставшись не у дел, уже давно осматривал интерьер гостиной. И было на что посмотреть. У мелкого чиновника с месячным жалованием рублей сто двадцать, стояла новенькая английская мебель, блестело серебро посуды и хрусталь люстры, а супруга могла одеваться в салоне Живанши. Откуда же такие средства? Ну, что тут скрывать, криминалисту все было ясно. Милейший человек и велосипедист Паша Хомяков имел теплое местечко, распределяя подряды городской Думы на дорожные работы. Кто-то назвал бы такие доходы «воровством», но воспитанные люди не будут столь категоричны. Они скажут – «умение жить и только». И, наверное, будут правы. Кормиться чиновнику за счет государства – не грех. А грех – забывать при этом начальство. Но уж в этом Паша был невиновен, судя по всему.
Заметив нездоровый интерес, Хомякова резко спросила:
– Вы что-то ищете?
Криминалист исторг улыбку очарования и спросил телефонный аппарат, но вот его в доме не оказалось. С невинной физиономией Лебедев развалился в кресле.
– Вернемся к вашему супругу... – только сказал Ванзаров, но ему не дали договорить.
– Наши отношения с мужем были прекрасными, что бы вам ни наговорили, – заявила Хомякова. – Может быть, в привычном смысле они выглядели странными, но нас устраивало. Паша не вмешивался в мою жизнь, а я – в его. Мы не мучили себя ревностью или подозрениями, но и не ранили самолюбие. Вы понимаете? И были счастливы. Его смерть – это чудовищное преступление. Убить такого добрейшего, отзывчивого человека, да еще и замечательного велогонщика – у кого только рука поднялась!
48 
