22 
– Герман Львович! – закричал я. – А не потрудитесь ли вы объяснить, откуда у нас в автобусе появилась канистра с пивом?!
– Забыл вас предупредить, Глеб Сергеич, это подарок от Оскара Васильевича, который, которого… в общем, он потихоньку мне её передал ещё до того, как его того… Забыл я про это пиво! Вы же видели, что я вечером водку пил! – Герман всхлипнул в соседней кабинке.
– Конечно, на Оскара Васильевича сейчас всё можно свалить, – проворчал я, пытаясь смыть мыльную пену тонкой струйкой прохладной воды.
– А интересно, знает ли Мария Ивановна о том, что случилось в Тайменке с директором интерната во время нашего выступления? – подал голос Ганс. Он фыркал и плескался в своей кабинке, как ему это удавалось при таком напоре воды, я понятия не имел.
– Если б знала, то нашему приезду бы так не радовалась, – философски ответила из-за стенки Элка.
– Вы так говорите, Элла, будто это мы отправили директора на тот свет! – возмутилась Викторина.
– А какая эта Мария Ивановна симпатичная женщина! – видимо, Герман понял мою задумку не дать Беде и Викторине сцепиться. – Какая симпатичная! Я бы на ней даже женился, если бы…
– Были олигархом? – весело крикнула Элка.
– Если бы не был женат!
– Что-то я первый раз слышу, что вы, Герман Львович, женаты! – фыркнула Викторина.
– А я первый раз об этом сказал! – захохотал Герман и засвистел марш Мельденсона.
Я вдруг увидел, что в стене между женской и мужской половиной, есть маленькая дырочка. Наверное, её проковыряли детдомовские пацаны, чтобы подглядывать за девчонками. А может – наоборот. Срефлексировав, словно подросток, я припал к дырочке глазом и увидел голую Элкину спину.
– Элка, – зашептал я в дырочку, – повернись! Сто лет не видел тебя голой. Это чёртово путешествие…
Беда невозмутимо тёрлась мочалкой и молчала.
– Элка! Я говорил тебе, что у тебя самые красивые локти в мире?! А позвоночник… длинный и правильный?.. – Я не умел говорить комплименты, я делал это редко и неуклюже.
Беда молчала и мылилась. Я уже заподозрил неладное, но, видимо, разум не всегда поспевает за интуицией и меня несло дальше:
– Элка, а давай всем скажем, что мы пошли в книжный магазин, а сами запрёмся в автобусе и… Элка, почему ты молчишь? Тебе осторчертел наш автобус? Тогда давай …
Неожиданно в дырке появился глаз. Но не продолговатый и карий, а круглый и с зеленцой. Глаз моргнул и прищурился.
Я отпрянул к двери и поспешно прикрыл у себя мочалкой то место, которое стоило прикрывать.
– Элка! – громко позвал я.
– Что?! – откуда-то сбоку раздался голос Беды.
– Элка, это не ты?! – спросил я зелёный глаз.
– Что?! – заорала Беда. – Чего ты там бубнишь, Бизя?!
– Глеб Сергеич говорит, что у меня красивые локти, правильный позвоночник, и он не против уединиться со мной в автобусе. – Глаз отлип от дыры, и я в отчаянии намылил лицо. По всему получалось, что интимный бред я нашёптывал Викторине.
– Бизя! – весело заорала Элка. – Как это пошло – приглашать женщину в автобус! А знаете, Викторина Юрьевна, для меня у Сазонова всегда находятся более интересные предложения! Например, после этого путешествия мы летим с ним в Испанию!
– Да летите себе, Элла, летите! Кстати, я забыла спросить: а каковы ваши творческие планы?
– Девочки, девочки, – всполошился Герман Львович, – что-то вы как-то очень уж разошлись!
Так и не смыв толком пену, я выскочил из кабинки, наспех натянул одежду на мокрое тело и сломя голову вылетел из подвала.
Во дворе интернатские дети играли с Роном. Я свистом подозвал собаку к себе, сел на крыльцо и, прижавшись щекой к собачьей морде, спросил:
– Что, веселишься?! А мне вот, брат, не до смеха. Всё время попадаю в идиотские ситуации. Ты не знаешь в чём дело?
Рон лизнул меня в нос и поставил передние лапы на плечи.
– Эх ты! – на крыльцо вышла Элка. Она была свежая, бодрая и улыбающаяся. Мокрые волосы блестели на солнце, глаза сияли из-под очков. – Бизя, как ты мог перепутать меня с бледной молью?
– Дырочка была слишком маленькой, – виновато вздохнул я.
– Писательница! – хором заорали дети, игравшие на площадке. – Писательница приехала, ща автографы раздавать будет!
– Элка, только без глупостей, – попросил я Беду, перед тем как она вошла в беседку, оборудованную под сцену. – Надеюсь, ты не будешь дурачиться? – Я заглянул ей в глаза.
– Что ты! Это же для меня святое! – возмутилась она.
22 
