116 
Вроде бы я тормозил, потому что шумно дышащий Адабас оказался в автобусе. Вроде бы я опять набрал непозволительную для этих мест скорость, потому что автобус стало сильно трясти, а из-под колёс начали разбегаться какие-то странные звери, похожие на жирных кошек.
– Суслики! – завизжала Беда.
– Тарпаны, – поправил её Адабас. – В отличие от кошек, они перебегают дорогу к большому счастью!
Кажется, я переехал парочку этих предвестников счастья.
До нейтральной полосы оставалось несколько метров, я уже видел у пограничных столбов несколько человек, которые размахивали руками и что-то кричали, и я даже дал длинный пароходный гудок, чтобы они видели, знали – мы здесь, мы успели, мы победили, спасли, мы доехали вовремя, и никто никогда не сможет меня упрекнуть, что жизнь бельгийской семьи на моей совести.
– Монголия, бля… – донесся откуда-то восторженный возглас Мальцева.
– Ноль минут, ноль секунд!!! – выкрикнула Беда. Кто-то зааплодировал, кто-то завизжал, кто-то громко и матерно выругался, кто-то залаял, а я…
Моя нога нажала на тормоз, и я грудью повалился на руль.
Рядом с кабиной прыгали и что-то кричали три кривоногих монгола.
– Звоните, – прошептал я. – Звоните в эту долбанную Бельгию и говорите, что я успел!
– Всё холосо! – крикнул один из монголов.
– Ну, холосо, так холосо… – пробормотал я и провалился в вязкую, тошнотворную темноту, где не было места нудной степи, наглым сусликам, в общем – «Монголии, бля».
Очнулся я оттого, что меня куда-то тащили и хлёстко били по щекам. Один голос убеждённо доказывал, что «это просто контузия», другой яростно утверждал, что «нужна, нужна таки срочная лоботомия!», а третий нежно уверял, что «его спасут только тишина и покой».
Окончательно я пришёл в себя от громкого «Ха-а!» и удара бубна над головой. Барабанные перепонки едва не лопнули, зато сознание, память и бодрое расположение духа вернулись одновременно.
Открыв глаза, я обнаружил себя верхом на мотоцикле, который катил по дороге Дэн. Всё было бы ничего, но впереди меня сидело резиновое чудовище с женскими половыми признаками, и мою голову, видимо, для удобства, заботливо уложили этому чудовищу на спину.
Я в ужасе отшатнулся и чуть не слетел с мотоцикла.
– Тебе нельзя делать резких движений, – погладила меня по голове Элка. – Ложись, не стесняйся, тут никому нет дела, что у твоей подушки есть титьки.
– Некрасивые титьки, – пожаловался я. – Плохо надутые.
– Не капризничай. Эту куклу нужно надувать насосом, поэтому Мальцев плохо справился. Ты же не хочешь, чтобы дед опять устроил Елизару «ать-два»?
– Не хочу. – Я покорно прилёг на резиновую подругу и огляделся по сторонам.
Наша компания – усталая, грязная и оборванная, – тащилась по пыльной дороге в обратном направлении от монгольской границы. Впереди всех бодро вышагивал Адабас. Следом шёл Ганс, взвалив на плечи наши немногочисленные пожитки – несколько дорожных сумок, пакеты и Элкин рюкзак. За ним бежал Рон. Сазон, заботливо обняв за плечи Германа Львовича, помогал ему ковылять, принимая вес «коммандоса» на себя. Чуть ниже колена нога у Абросимова, несмотря на повязку, была окровавлена. Викторину конвоировал голый по пояс Мальцев, рубашка которого так и висела на руле мотоцикла. Руки у Викторины были связаны за спиной пёстрым шейным платком поэта. Лаптева плелась, спотыкаясь и понурив голову, словно пленница, идущая на смертную казнь. Она больше не кричала и не требовала её отпустить, наверное, поняла, что в этой бескрайней степи бежать некуда. Широкий подол её юбки трепал приграничный ветер. Замыкал процессию Троцкий. Жидкие волосёнки вокруг лысины стояли у него дыбом. Он топал в носках, а лохмотья, оставшиеся от одежды, совсем не скрывали погрешности его одутловатой, неспортивной фигуры. Впрочем, судя по шальному взгляду, Ильич был счастлив. Кажется, Троцкий поверил, что и из этой передряги он вышел живым.
То и дело к нам подходили местные жители и просили «на бутылочку». Сазон щёдро раздавал милостыню. Адабас со всеми аборигенами тепло здоровался и всех называл «дядями».
Никого в Ташанте не удивлял наш внешний вид. Наверное, на пограничном пункте видали и не такое. А может, природа, алкоголь и почти языческая религия сделали этих людей философами…
– Куда мы идём? – не поднимая головы с удобного резинового ложа, спросил я.
– Домой, – ответила Элка.
– Пёхом?!
– А хоть бы и пёхом! Лишь бы домой.
116 
