Особенно,... 
112 
— Зачем ты это сделал?
— Мэри мне нравилась.
— Твои методы ухаживания улучшились.
— Практика, — сказал он, его рука скользнула под подол ее рубашки, и она схватила ее, чтобы остановить.
— Со многими женщинами?
— Не с таким количеством, какое ты, кажется, подозреваешь. Разве мы не говорили об этом раньше?
— Ты сказал, что как-нибудь расскажешь, почему так либерально настроен в отношении женщин. О той, кто так на тебя повлиял.
— Почему ты так уверена, что это была женщина?
— Интуиция. Ты ее любил?
— Вроде того.
— Ты хотел на ней жениться?
Лицо Бена изменилось, он явно испытывал дискомфорт и выглядел настороженным и возможно немного ожесточенным.
— Адди, я не готов говорить об этом.
— Она причинила тебе боль, да?
Несмотря на раздражение, Бен с сожалением засмеялся над ее упорством. И проницательностью.
— Почему это так важно?
— Я едва знаю что-то о твоем прошлом. Есть в тебе что-то, чего я не понимаю, и это беспокоит меня. Беспокоит, что ты знаешь обо мне намного больше, чем я о тебе. Ты – загадка. Почему ты выбрал такую жизнь, и почему…
— Стоп. Прежде, чем я объясню что-нибудь. Я хотел бы уточнить, что, черт возьми, и я не все понимаю в тебе.
— Она много значила для тебя? – спросила Адди, игнорируя его попытку увести ее в сторону.
— В то время я думал, что она была для меня всем, — Бен откинул голову на спинку дивана и уставился в потолок. — Ты когда-нибудь хотела чего-нибудь так, что спустилась бы в ад и вернулась назад только чтобы получить это? И как только ты получала это, чем больше усилий прилагала, чтобы удержать, тем меньше власти имела? Она была такой. Я никогда не встречал никого столь неуловимого. Чем дальше от меня она была, тем больше я хотел ее.
Адди с удивлением почувствовала укол ревности. Она внезапно поняла, что не уверена, что хотела бы услышать о том, как он желал другую женщину, но в то же самое время горела желанием узнать о том таинственном прошлом, о котором он говорил так мало.
— Кем она была?
— Дочь одного из моих профессоров в Гарварде. Ее отец был одним из самых блестящих людей, которых я когда-либо встречал. Такой весь очень новоанглийский – надменный, интеллектуальный, динамичный. Иногда, когда он говорил, его слова, словно прожигали твой мозг, вещи, сказанные им, были радикальными. Это было потрясение. Его дочь во многом была на него похожа, тот же блеск, тот же интеллект. Я никогда не слышал, чтобы женщина разговаривала так, как она. Он позволил ей изучать те же предметы, что и его студенты, позволял ей говорить и делать все, что она хотела. Она была умнее большинства мужчин, которых я знал. Она была очень образованной женщиной. Быть воспитанной в маленьком городе около Чикаго, где мало кто слышал о подобных вещах… я был очарован.
— Она была красива?
— Очень.
Ревность Адди удвоилась. Красивая, умная, очаровательная.
— Она кажется прекрасной, — сказала она невыразительно.
— Я тоже так думал некоторое время. Но это было невыносимо, я никогда не знал, что она выкинет в следующую минуту. То она была словно тающий во рту сахар, то вдруг впадала в гнев по неведомой причине. Иногда она шла на какой-то сумасшедший риск, таща меня в дикие приключения. Я был или безумно счастлив рядом с ней или безумно несчастен.
— Почему она была так необузданна?
Взгляд Бена стал отстраненным, словно он пристально вглядывался в неуловимые видения.
— Для нее не было места в этом мире. Ей дали возможность стать особенной…отличной от других…а затем все стали пытаться поместить ее на место, которому она не принадлежала. Включая меня. Она была птицей в клетке, которая снова и снова билась о прутья своей тюрьмы. Я много раз задавался вопросом, почему она не могла быть как другие женщины, почему она хотела говорить только о мужских предметах, — он сделал паузу и посмотрел на нее, но его взгляд был непроницаем. — Ты должна это понять.
Адди тихонько кивнула.
— Но у нее не было твоей силы, — продолжил Бен, — У нее не было никакой надежды найти свой путь. Я видел, как она задыхалась, и не понимал почему. Я думал, что единственный способ помочь ей – это попытаться изменить ее. Чем жестче я держался, тем было хуже. Я любил ее, и она чувствовала ко мне то же. Но все, что я хотел от нее – семьи, ребенка, жизни вместе – все это было для нее тюрьмой. Она не хотела и доли такой жизни.
112 
